— Как ты… оказалась здесь?.. — настороженно и подозрительно спросил он. — И почему… я здесь?
Я молчала, отвернувшись от него. Сказать ему, что я ведьма?
Внезапно он вцепился рукой в мое плечо. Мне стало больно, и я повернулась к нему. Красивое лицо Жени было искажено ненавистью.
— Ты заманила меня сюда! Ты заставила меня сделать это! Ты… — он не находил больше слов. Закрыв ладонями лицо, он, к моему изумлению, зарыдал. Будто это не он меня, а я его лишила невинности! Впрочем, это могла быть просто истерика после большого напряжения чувств. Что касается меня, то впервые в жизни я испытала ощущение телесной сытости. Его переживания меня совершенно не интересовали. Мне хотелось спать. Судорожно натянув на себя одежду, Женя Южанин сел на край кушетки, взял меня одной рукой за подбородок и медленно повернул к себе мое бледное от усталости лицо. Некоторое время он молча смотрел мне в глаза, потом ударил со всей силы по щеке, наотмашь, как бьют смертельно ненавистных врагов. Струйка крови быстро потекла с моей разбитой губы по подбородку, на воротник халата…
— Ударь еще, — негромко сказала я, в упор глядя на него.
И Женя ударил. Еще и еще раз… Он бил меня до тех пор, пока не устал… И когда он поднял ногу, чтобы ударить меня, лежащую на грязном полу, в грудь, в живот, в лицо, я произнесла глухим, далеким, совершенно незнакомым мне голосом:
— Хватит.
Он замер с поднятой ногой, обутой в «крутой» ботинок.
— Что ты сказала? — с угрозой спросил он. — Повтори, мразь!
— Хватит, — повторила я, ощущая в себе тайную радость разрушительного гнева.
Я сидела на полу, избитая и окровавленная, а Женя Южанин возвышался надо мной, уже обретя обычную уверенность в себе.
— Тварь, — сказал он и плюнул. Его плевок пришелся мне на руку. Молча вытерев окровавленную и оплеванную ладонь о край халата, я тихо сказала:
— Когда в следующий раз ты будешь возвращаться от Лены, я не стану помогать тебе…
Презрительно сплюнув на пол, он вышел.
Зачем я сказала ему эти злые слова, смысла которых он все равно не понял?
Хорошо, что в прихожей флюростанции есть умывальник. Смыв с себя кровь и посидев еще немного на кушетке, я поднялась на третий этаж в свою палату. В коридоре было темно, только на посту дежурной медсестры горела настольная лампа с матовым абажуром. Я тихо вошла в палату и легла. Меня слегка лихорадило, но я знала, что к утру все пройдет, от синяков и ссадин не останется и следа…
Я странствую по этому городу, до краев переполненному весной и несбыточными иллюзиями. Серое апрельское небо, торопливые снегопады, внезапно сменяемые солнечным буйством, теплые дожди, сбивчиво шепчущие о первом весеннем, горьковатом меде…
Я увидела Юшку в переполненном трамвае. Я сразу дала ей это имя — и оно очень подходило ей.
Долговязая, рыжая, смертельно уставшая собака. Совершенно гладкая, как у гончей, морда, пушистый мех по бокам и на лапах; глаза золотисто-карие, искристые, молодые, хотя в уголках собрались зеленоватые капли гноя. Собака стояла, пошатываясь, и я видела, как ей хочется прислониться к чьим-нибудь ногам. Наконец она легла на пол, вздохнула, закрыла глаза. Кто-то ненароком толкнул ее, и она покорно перебралась на другое место.
У нас с ней было что-то общее. Мы обе были никому не нужны.
Разорвав пополам носовой платок, я потянулась к собаке, взяла одной рукой ее голову, решительно повернула к себе, послюнила кончик платка и стала протирать ей глаза. Юшка не возражала, видимо, уже привыкнув смиренно принимать от человека и ласки, и побои.
Многие с любопытством смотрели на меня, кое-кто брезгливо отворачивался. Сидевший напротив меня старик сказал:
— Я дал ей хлеба, но она не стала есть.
В этот момент Юшка сделала рвотное движение, и все, кто стоял рядом, подались в сторону. Но желудок ее был пуст.
Я сразу поняла, в чем дело, и меня бы ничуть не удивило, если бы из носа или из глотки собаки выскочил длинный, белесый червь.
На следующей остановке я вышла, перед этим выразительно посмотрев на собаку. Юшка как по команде последовала за мной. Неподалеку был зоомагазин. Мы вошли туда вместе с ней.
— Поливеркан? — переспросила продавщица, искоса взглянув на жавшуюся к моим ногам худую дворнягу. — Будете покупать?
Я торопливо пересчитала имевшиеся у меня деньги. Их хватало только на два небольших сахарных кубика. И я, не раздумывая, купила их и скормила Юшке на глазах у продавщицы. Собака весело вильнула мне хвостом, и мы снова пошли к трамвайной остановке.