— Стой! — приказал поджарый, с втянутыми щеками. В голосе его лязгнули стальные нотки. — Пропуск!
Мкизе смотрел на патрульных с равнодушным видом. Лишь слегка вздрагивали ноздри его прямого носа с небольшой горбинкой. Неторопливым движением вынул он документы. Предъявил. Рассеянно посмотрел в сторону. Но острое ощущение опасности захлестывало Мкизе. Вот она, смерть, в образе абелунгу — белых людей — с неприязненными лицами и винтовками за плечами. По улице проехал грузовик с полицейскими. У оружейного магазина вытянулась очередь европейцев. После расстрела демонстрации африканцев в Шарлэ ожидали восстания.
Бур читал документы, переводя взгляд с бумаг на человека. Потом, щуря глаза, холодно осмотрел крепкую высокую фигуру Генри, сплюнул сквозь зубы ему под ноги.
— Из какой локации?
— Морока.
— Почему нет пометки о разрешении посещать центр города?
— Есть. На девятой странице.
— Ты как разговариваешь?
— Я отвечаю на ваши вопросы, — низкий голос Мкизе звучал спокойно.
Бур вернул документы.
— Проваливай!
В подземном переходе вокзала среди людей с узлами на головах и чемоданами в руках Мкизе заметил невысокого, тонкого в кости Тома Аплани, прислонившегося к стене. Длинные, спускающиеся на воротник волосы делали его приметным в толпе. Аплани курил и, казалось, скучал. Дерзкий взгляд его встретился с взглядом Генри, спокойным и веселым. Пошли рядом в потоке людей.
— Джим Твала еще не пришел, — говорил Аплани, не глядя на Генри. — Что с ним, не знаю.
Втроем они должны были ехать на совещание подпольного Африканского общества свободы. Джим Твала тайно перешел границу и привез кучу важных новостей. Совещание обещало быть интересным.
Вокзал кишел полицейскими. В случае тревоги отсюда не выбраться. С тех пор как Мкизе стал командиром нескольких вооруженных групп «Умконто ве Сизве» — «Копья народа», — отдел безопасности неотступно шел по его следу. Генри подумал, что не следовало бы Джиму Твале рисковать и ехать сегодня с ним и с Аплани. Но исполком Африканского общества решил, что именно Мкизе должен доставить Твалу — представителя эмигрантского бюро общества — на эту встречу.
Толпа, ожидавшая электропоезд, росла. Твала не появлялся. Генри и Аплани напрасно искали его среди пассажиров.
Подошел поезд. Люди ринулись к вагонам, тесня друг друга. Платформа опустела. Остались только четверо европейцев. В одном из них Генри сразу узнал агента секретной полиции. Вот оно, начинается!
Четверо направились к ним.
— Пошли! — бросил на ходу Генри.
— Смотри! — Аплани глазами указал на другой конец платформы.
Оттуда приближались еще двое. Попались! Капкан захлопнулся.
Поезд тронулся, набирая скорость. Некуда бежать. Генри сунул руку в карман пиджака, где лежал пистолет, и в тот же момент кто-то подскочил сзади, стиснул локти. Мкизе яростно рванулся, упал на асфальт платформы вместе с противником. Уже лежа, успел заметить, как Аплани, стремительный и верткий, проскочил между агентами. Уходя от погони, он прыгнул на пролетавшую электричку, вцепился в поручни. Рывок подбросил Аплани почти горизонтально. «Упадет!» Но Аплани уже встал на узкую ступеньку, торжествующе обернулся, помахал рукой.
Генри подняли. Щелкнули на запястьях наручники.
Подталкиваемый в спину, он зашагал между европейцами.
«Квела-квела»[18] уже ждала их на площади.
Генри тяжело дышал. Грудь распирала злоба. Так глупо попасться! Хорошо хоть, что не пришел Твала. Твала — нужный человек для освободительного движения. Лишь только Твала перешел границу, как полиция Бальтазара Форстера уже узнала о нем. Все это было делом рук Фолохоло — агента полиции, засланного в ряды Сопротивления. Даже из могилы шпион продолжал наносить удары. Вооруженные группы Мкизе укрывались в локациях. И секретная служба, если она с помощью шпиона засекла группу, могла без особого труда выловить ее. Сидя между полицейскими, Генри с болью думал об Анне, о своей неразделенной любви. Да и какая могла быть у них любовь, если по закону ему и ей положено за нее по нескольку лет тюрьмы? Анна и не знает о его чувствах. А он умеет владеть собой. Она осталась теперь одна. Отец вынужден был бежать за границу, гонимый людьми своей, белой расы, Генри вспомнил, как он увидел Анну в первый раз, на вечере у приятеля-европейца. Это было перед изгнанием его, Мкизе, из Витватерсрэндского университета. Блондинка с темно-синими глазами. В тот вечер она не обратила на Генри внимания. Она, правда, танцевала с ним, чтобы досадить назойливому Те Ваттеру, властному и глуповатому. И все же Генри был благодарен судьбе за ту далекую, первую встречу… На соломенных циновках сидели, чинили одежду десятка два заключенных. Ни одного европейца. В иоганнесбургской тюрьме строже, чем где-либо, соблюдают апартеид — разделение по расам.