— Нет ночного пропуска! — отрапортовал курносый полицейский. — При аресте оказал сопротивление.
— Имя?
Кумало встретил враждебный взгляд сержанта и понял: этот властный служака сидит здесь не для того, чтобы разбирать, виновен арестованный или нет. Его задача доказать африканцу, что если он арестован, то арестован правильно.
Кумало выдали потертое одеяло и втолкнули в камеру. Ни кроватей, ни стульев, ни скамеек. Африканцы разных возрастов лежали на цементном полу, завернувшись в одеяла или подложив их под себя.
Слева от Кумало сидел пожилой мужчина. Он был арестован за незаконную продажу самогона — скокиаана. Справа — угловатый африканец лет тридцати, по имени Мозес — рабочий с текстильной фабрики. Его арестовали за неуплату налогов. У него было семеро детей. Мозес, однако, не распространялся о своем горе и держался спокойно.
— Ты за что? — спросил он Кумало. Кумало объяснил.
Мозес буднично кивнул:
— Урожай собирать поедем. Время такое — уборка. Всех подряд арестовывают.
— Не поеду, — отрезал Кумало.
Мозес удивленно посмотрел на него:
— Ты что, в первый раз?
В полдень арестованных сковали попарно и повели по Притчард-стрит в суд. У здания суда вытянулась длинная вереница грузовиков и фургонов, запряженных волами. На подножках сидели фермеры в широких шляпах, с обветренными лицами. Они ожидали окончания суда, чтобы отвезти осужденных африканцев на фермы.
Почти все дела были о нарушении законов о пропусках. Африканец задержан на улице, один из его многочисленных пропусков в личной «книжке банту» не в порядке: десять дней тюрьмы или штраф два фунта. Подсудимые не протестовали, во всем соглашались с судьей. Кумало раздражала трусость этих людей.
Клерк докладывал;
— Бродяжничество. Задержан без пропуска, мой лорд.
Судья, покосившись на подсудимого, выносил приговор:
— Десять дней или два фунта штрафа…
За барьер встал молодой африканец. Он держался смело и независимо.
— Задержан без ночного пропуска, мой лорд, — доложил клерк. — При аресте оказал сопротивление.
Судья открыл было рот, чтобы изречь приговор, но африканец вклинился:
— Констебль ударил меня.
Судья недовольно пожевал губами и посмотрел на парня, как смотрят на человека, который не умеет себя вести.
— Я вижу, ты хочешь отнять у меня время. Находясь в чужом, европейском городе, ты должен беспрекословно повиноваться властям.
— Иоганнесбург мой город, Я здесь родился.
— Баас![5] — рявкнул судья.
— Я здесь родился, баас. Констебль ударил меня…
— Год тюрьмы без замены штрафом. Следующий.
Теперь Кумало понял, что те, кого он считал трусами и глупцами, вели себя разумно. Судье ничего не докажешь. А ведь он, Кумало, сопротивлялся при аресте.
К нему подошел бур с рыжей, седеющей бородой. Он остановился перед арестованным, вскинув выгоревшие густые брови, и, деловито разглядывая его колкими, глубоко посаженными глазами, словно перед ним была лошадь, спросил с кротостью, которая не вязалась с его угрюмым обликом:
— Слушай, бой, хочешь поехать ко мне на ферму? Подпишем контракт на год — и никакого суда.
Кумало подозрительно заглянул в светло-голубые колючие глаза бура. «Что за человек? Кажется, я где-то его видел. Но где?»
Бур вытер платком загорелый лоб, на котором белела полоса от шляпы.
— Христианин?
— Да.
— Я соблюдаю все воскресенья. Церковь неподалеку.
— Сколько будете платить?
— Три ранда в месяц. Церковь рядом. Как зовут?
Кумало ответил.
По лицу плантатора пробежала какая-то тень. Густые выгоревшие брови поднялись. Бур пристально, с интересом взглянул на парня.
На соглашении, которое подписал Кумало, плантатор поставил свою подпись: «Фан Снимен».
К вечеру приехали на ферму. Кумало огляделся: двор, окруженный высоким забором с колючей проволокой, длинный глинобитный барак с узкими прорезями вместо окон, крепкие, окованные железом ворота, сторож с ружьем. Настоящая тюрьма. И здесь ему предстоит провести целый год!