Он все еще смеялся, когда проносился мимо первого пикета скавенских часовых на почерневшей, вмятой в землю траве. Крысаки только рты разинули. На склоне ударили в гонг — кто-то заметил его приближение. Ахазиан пригнулся к седлу и чуть сместился влево, ловким взмахом молота сбив с ног скавенского часового.
Вредитель кувыркнулся в воздухе и с хрустом рухнул наземь. Второму крысаку Ахазиан на скаку размозжил голову.
Крысолюды засуетились, помчались стремглав по склонам и уступам утеса навстречу всаднику. Звенели гонги, трубили рога. Ахазиан ударил молотом о топор и заорал без слов, бросая вызов противнику и привлекая к себе все взгляды.
Влетев в тень утеса, он заметил, как первый из воронов спикировал вниз, к пещерам, но тут пришлось отбивать брошенное в него зазубренное копье. Жеребец с яростным ржанием встал на дыбы. Скавены, гнусно визжа, мчались к нему. Дюжина, две, сотня. Волна косматых тел выплеснулась из мерзких нор.
А потом смотреть стало не на что, кроме крови и бойни.
— Быстро мы летим, — сказал Волькер, облокотившись на поручни. Черная колея внизу оставалась все такой же отчетливой, она тянулась от самого Горча. Все-таки скавены не слишком умны, несмотря на свою хитрость. Их боевая машина выжгла широкую черную полосу поперек степей, и пожары продолжали бушевать, пожирая траву и застилая горизонт дымом. Пока они прогорят, пройдет много дней.
— Летели б куда быстрее, не будь двиргатель на последнем издыхании, — мрачно проворчал Брондт. — Я десять лет копил на эту лоханку. И все пошло прахом.
— Грунгни платит по долгам, Брондт. Всегда платит. — Зана провела точилом по лезвию меча. Она сидела на перилах, опираясь на растяжку. — Уж ты мне поверь.
— Скорее я поверю пиявке, — буркнул Брондт.
Зана засмеялась, потом закашлялась — эфирный корабль нырнул в столб дыма.
Волькер смотрел на них, размышляя — не в первый раз, — как же эта парочка познакомилась. Впрочем, вопросов он не задавал. К нему, все еще кутаясь в меха, подошел Окен. Выглядел дуардин совсем старым и хрупким.
— Отличная команда, парень. Спорю, ты начинаешь жалеть о том, что не остался в Азире, а?
Волькер улыбнулся:
— Пока нет.
Окен хихикнул:
— Еще пожалеешь. — Он вздохнул. — Я сам иногда жалею. — Он навалился на перила, полуприкрыв глаза. — Измотался я, парень. Поистрепала меня такая жизнь.
— Но ты жив, — мягко сказал Волькер. — Грунгни послал меня за тобой.
— Грунгни послал тебя за копьем, — отрезал Окен и твердо взглянул на Волькера. — Никогда не путай прагматизм с состраданием. У богов первого в избытке, а второго с гулькин нос.
Волькер коснулся висящего на его шее амулета-молота:
— Не обладая состраданием, они не сражались бы за нас сейчас. И не вдохновляли бы нас сражаться за них.
Окен покачал головой:
— Упрямец. Весь в мать.
— Ты виноват в этом не меньше, чем она.
Окен рассмеялся, покачал головой:
— И впрямь. Возможно, мне не следовало обучать тебя нашим манерам. — Он похлопал Волькера по руке. — Испортил я тебя, наверное. У вас, у людей, хрупкие умы и тела.
Волькер улыбнулся.
— Ты не дал мне стать тем, кто никому из нас не понравился бы. Очередным избалованным азиритским недорослем, стремящимся вырезать свое имя на сердце мира. — Он засмеялся. — И вот теперь я служу богу.
— Как и мы все, — сказала подошедшая сзади Ниока. Она улыбнулась дуардину. — Я рада, что ты выжил, Окен. Это суровое Владение стало бы беднее, потеряв такого ученого, как ты.
— Приятно слышать, от тебя-то. — Окен вдруг охнул и пошатнулся, лицо его побелело. Волькер кинулся подхватить старика, но дуардин отстранил его. — Я в порядке, мальчик. Не суетись.
— Ты еще слаб после яда арахнарока. Тебе нужно отдохнуть, — твердо сказала Ниока. Окен нахмурился.
— Не забывайся, девочка. Я не безбородик. И в няньках не нуждаюсь. — Он протиснулся мимо них. — Я иду вниз. И не потому, что ты сказала, помни. Просто устал от этого вида. — Он потуже завернулся в меха и заковылял прочь.
— Он сильный. Он поправится со временем.
— Если это время будет. — Волькер посмотрел на женщину: — Ты слышишь голос Зигмара?
— Иногда.
— А сейчас?
— Нет. — Она отвела взгляд. — Думаю, я слышу его в своих снах. Громовой голос, раскатистый, как колокольный бой, голос из грозы и звездного света. Он показывает мне… разное. В моих снах. Показывает, что должно быть и что будет.
— А разве это не одно и то же?
— Не всегда. — Ниока потерла глаза, словно что-то причиняло ей боль. — Вот почему я пошла. Он говорил со мной перед вашим прибытием и сказал, что мне надо идти. А если я откажусь, то, что должно произойти, окажется переписано. Что мне следует быть готовой к тому, что грядет, и сделать то, что должно быть сделано.