— Возможно. Но Арсеналу виднее. То, что ты здесь, уже достаточное доказательство. — Йорик вернул флягу.
— Херцборг так не думает. Как и многие другие.
— И что? Что-то я не вижу тут Херцборга. И в окопах я его не видел. Вот что идет в зачет, парень, а совсем не слова. — Йорик поскреб плоским ножом чашу трубки. Потом постучал по донышку, вытряхивая остатки табака. — Кроме того, неплохо иметь влиятельных родичей. Ни один дуардин, стоящий своей бороды, не станет из-за этого смотреть на человека свысока. Это разумно. Родня — единственные, кому можно доверять. — Он снова сунул трубку в рот. — Как любит говорить мой кузен Окен.
Волькер обескураженно посмотрел на него:
— Окен?..
Йорик кивнул.
— Мы старый клан. Мы были древними, когда мир был еще молод. Мы вырыли себе путь из одного мира в другой, опередив всепожирающий огонь, — ну, или так гласит история. Мы покинули окруженное горами озеро и пришли к новой воде и новым горам. Построили новый клан из развалин старого.
— Окен никогда не рассказывал об этом.
— С него станется. — Йорик сосредоточенно набивал трубку. — Давненько его не видел. Не похоже на него, чтобы так долго и без глоточка с приятелями.
Волькер покачал головой и вздохнул.
— Да уж. Жаль, что его здесь нет.
— Подозреваю, он тоже жалеет. — Йорик аккуратно раскурил трубку, поскребывая острием ножа по краю каменной чаши, и с довольным видом запыхтел. — Знаешь, где он?
— Нет. — Волькер уставился на кузнеца. Странные у него, однако, вопросы. Чего добивается Йорик? — А ты?
— Нет. — Йорик запыхтел еще яростнее, так что над трубкой заплясали искры. — Но я знаю тех, кто может знать. — Он повернулся к человеку, окутанный клубами дыма. — И они хотят поговорить с тобой, парень.
При словах кузнеца Волькера пробрал озноб. И только усилился, когда стрелок заметил, какую форму принимает валящий из трубки дым.
Лицо. То же лицо, что он видел в огне взорванной пушки. Лицо, бывшее — в чем он почти убедил себя — всего лишь видением, потрясением от приблизившейся вплотную смерти. Лицо, знакомое любому из Железноспаянных, как свое собственное.
Волькер вскочил на ноги, сердце его неистово колотилось.
— Великий Создатель, — выдохнул он. Бога-Кузнеца не видели во Владениях Смертных около века. Одни говорили, что он последовал за Гримниром в ту тьму, что поджидает павших богов. Другие утверждали, что он просто устал служить оружейником Зигмара и занялся своими делами. А кое-кто заявлял, что рунолордам Обездоленных нечто известно, но они молчали.
Искрящиеся глаза встретились с глазами человека, дымные губы шевельнулись. Звука не было, но Волькер все равно услышал, что говорит видение. Время. Место. Знание, проникшее в разум вместе с дымом. Где-то во внешнем городе — в районе, называемом Жилами. Он знал — невесть откуда — что, направившись туда, обязательно найдет место, где его ждали. Но Волькер мешкал.
— Это… это действительно он?
Йорик продолжал пыхать трубкой.
— Ничего об этом не знаю. Я только передал послание. — Дуардин покосился на Волькера. — Но советую сделать то, что он говорит, парень.
Где-то в другом месте.
В темной-темной пещере Волундр, Хозяин Кузни Акши, раскрошил пальцами уголья и по стекающей тонкой струйкой золе прочитал будущее. Даже не просто будущее, а множество его вариантов. Неизбранные пути и несбывшиеся судьбы. В огнях его кузницы можно было прочесть жизнь всех Владений, к добру это или к худу.
Повернувшись, он махнул рукой:
— Давайте его.
Помощники — рослые варвары, потомки гуртов Раксулиана, когда-то обитавших на ободе кратера Клаксус, шагнули вперед, волоча под руки раба. Косматые красные зверолюды носили намордники из меди и кожи, притороченные к крупным головам, а пеньки их подпиленных рогов скрывали золотые колпачки. Их балахоны заскорузли от многочисленных — и многолетних — пятен крови, а кожу бороздили глубокие шрамы, оставленные огнем и ударами кнута.
Раб был свеженьким, пленили его недавно в каком-то незначительном сражении. Сотни военачальников платили Волундру оброк плотью и кровью с каждой победы, заработанной его оружием. Большинство рабов отправляли трудиться в шахты и копи, но некоторые использовались в гораздо более важном деле.
Человек сопротивлялся даже сейчас. С переломанными конечностями, весь обожженный — он боролся. Каждый вздох доставался ему с болью, разорванные губы дрожали. От него до сих пор несло вонью поля боя, кровь друзей и врагов на лохмотьях еще не запеклась. Вместе с кровью он выхаркивал проклятия на каком-то напевном языке — вероятно, на одном из наречий холмов Хамона.