***
Мысль прочесть вису, написанную ночью, пришла мне в голову перед началом суда, и это была благая мысль. Поэтическое слово обладает огромной силой, это самое мощное орудие из всех, которые когда-либо боги давали в руки людям. Хёскульд стоял самоуверенный, спокойный, уверенный в своей безнаказанности, не зная, что через несколько мгновений он будет разоблачен. За две недели, прошедшие от того необычного дня до суда, мне с помощью долгих размышлений и обрывков сведений, полученных из разных рук, удалось понять, почему он так поступил. Сейчас об этом узнают все.
Доблестный воин не знал пораженья
Ни от меча, ни от топора
Он был храбр и удачлив
Но сестра побратима
Не хотела его знать.
Он снова уплыл в далекие земли
И вернулся с добычей
Надеясь щедрыми дарами
Смягчить сердце девы
Но застал в ее усадьбе ее жениха.
Черная зависть, как змея,
Обвила сердце воина,
И он ушел из дома девы
До окончания пира.
Поздним вечером у камня эльфов
Воин поджидал жениха,
А когда тот подъехал,
Нанес ему удар камнем,
Чтобы люди подумали,
Будто жених сам упал с лошади
И разбил голову.
Но убийца не учел двух вещей.
Первая та, что жених
Был очень силен телом:
Он с пробитой головой
Сумел вскочить на коня
И добраться до дома.
А вторая - что жесткая трава
Вытащит нитку из его пурпурного плаща
И скальд найдет эту нитку.
Говоря эти слова, я не отрывал глаз от Хёскульда и видел, как менялось его лицо. Сначала на нем проступила насмешка, потом недоумение, потом злоба, потом - ярость. Лицо его залила краска, руки сжались в кулаки. Едва я завершил декламацию, как Хёскульд заорал:
- Это не виса, а нида! Он поносит меня при всех!
Словно отвечая на его слова, земля содрогнулась у нас под ногами, и я замер на миг: неужели боги разгневались на меня? Но тут же понял, что боги разгневались на Хёскульда, и успокоился.
- Это виса, Хёскульд. Вот нить, которую я нашел у камня эльфов.
Я вытянул руку, чтобы все увидели нить. Поднялся шум. Судьи велели мне подойти к ним. Пурпурная нитка пошла по рукам, каждый смотрел сперва на нее, потом на Хёскульда. Когда все убедились, что это и впрямь пурпурная нитка из его плаща, логсёгумадр велел ему выйти из толпы и предстать перед судом.
В этот миг земля снова содрогулась и забилась, как пойманная рыба бьется в сетях. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Хёскульд бросился ко логсёгумадру, чтобы вырвать нитку из его рук, но тут раздался такой грохот, что все мы на миг утратили слух.
Недра преисподней разверзлись в этот миг, и небеса потемнели. Гора треснула, и из нее взмыл в небо столб черного дыма, такой огромный, точно одновременно затопили тысячи печей.
Дальнейшее свершилось столь быстро, что молния не успела бы сверкнуть за этот промежуток времени дважды. Хёскульд схватил логсёгумадра за руку, я бросился к нему на выручку, потому что стоял ближе всех и потому что не хотел, чтобы убийца уничтожил улику. Но это я понял потом, а тогда я не успел ни о чем подумать. Видимо, я крикнул, потому что Хёскульд обернулся и выхватил меч. Наши мечи скрестились, но тут земля опять содрогнулась прямо у меня под ногами, и я упал, выронив меч. Меч Хёскульда сверкнул надо мной, но мой брат Магнус ударил его мечом, а из трещины в горе вырвался огромный столб огня. Я не успел встать на ноги, как Хёскульд убил моего брата Магнуса и бросился бежать. Все бросились бежать, потому что дым забивал дыхание, а от жара, испускаемого огненным столбом, по телу тек пот. Но я поднял меч с горячей земли, догнал Хёскульда, убил его, вернулся туда, где лежало тело моего брата, поднял его и понес.
Наши кони обезумели от ужаса, и я отпустил их. Я нес брата до самой усадьбы, не оглядываясь на отверзшиеся врата в ад за моей спиной. Когда я принес его в горницу, он ожил на мгновение, сказал мне одно слово - и умер уже навсегда. А на следующий день Гуннлед родила мальчика, которого назвала в честь деда Торнлейвом.
Я сложил об этом несколько вис, которые понравились многим людям. Даже Ульв и Харальд признали, что я - настоящий скальд. Они пришли на похороны Магнуса и попросили у меня прощения. Достойный поступок, и я их понимаю. Но я так и не понял, почему последним словом моего брата было "Прости".