По дороге Белинда ещё что-то говорила, и я даже ей отвечал, но убей бог, если я помню о чём шла речь. Единственно, что осталось в памяти это ломкие хрустальные нотки в её голосе. Они вызывали у меня ощущение неловкости — сродни тому тягостному чувству, которое возникает на похоронах далёкого родственника. Вроде бы нужно скорбеть, но покойник для тебя всего лишь раскрашенная кукла в гробу.
Белинда больше ничего не значит для меня — просто ещё одна красивая женщина, что волей случая побывала в моей постели. Я так решил и баста! Сколь бы глубоко ни угнездилась любовь в моём сердце, я обязательно от неё избавлюсь. Нужно будет, вырву вместе с сердцем!
Несмотря на решимость, на душе было скверно. Очень скверно. И настроение хоть вешайся.
Когда мы поднялись на палубу, Фан бросил на нас беглый взгляд и направился к трапу. Не похоже, чтобы он сердился, хотя ребёнку было ясно, чем мы только что занимались. А вот Симка и Прыщавая Мартышка злились капитально.
Ради интереса я глянул на Вэньминя. Он был не просто зол, а в бешенстве, хотя с его лица не сходило бесстрастное выражение. Для китайца лицемерие — вторая натура, а может быть, и первая.
— Нужно было не миндальничать, а сразу пристрелить тебя в Дахунмэне. Тогда Земля не потеряла бы важного союзника, — процедил он, когда мы отстали от остальных.
Поскольку его отец Чен Александрович наполовину русский, то наш менталитет Вэньминю тоже не чужд. Прежде чем уйти, он выдал матерную тираду и смачно плюнул мне под ноги. Уважаю. Но лучше бы он дал мне по морде. Прости, мама, но я всё больше склоняюсь к мысли, что драка не такой уж плохой вариант для избавления от негатива.
Презрение Вэньминя задело меня, и всё же я ни в чём не раскаивался. На тот момент Белинда слишком много значила для меня, чтобы я мог от неё отказаться. Когда выяснилось, что она любит другого, было уже поздно.
Так что придётся принять случившееся, как данность, и расхлёбывать последствия.
В конце концов, любой опыт полезен, даже безответная любовь. Симка как-то сказала, что я законченный эгоист, зацикленный исключительно на себе, и потому не способен ставить чувства другого человека выше собственных. Кажется, теперь я понимаю, о чём она бредила. Уже одно то, что меня абсолютно не волновало, что Белинда бионик и инопланетянка, говорит уже о многом.
Перекуса на катере оказалось мало, и Фан-Фан распорядился накрывать на стол.
За ужином, сервированном на этот раз по-европейски, царила напряжённая обстановка. Вэньминь и Симка сидели с постными лицами и временами о чём-то тихо переговаривались. Прыщавая Мартышка вела себя отвратительно, совсем как настоящая обезьянка — она кривлялась, визжала, вскакивала из-за стола и швырялась в меня едой. Вот ведь мелкая зараза!
Фан не отставал от дочери. Передразнивая девчонку, он тоже вскакивал из-за стола и гримасничал, отчего она покатывалась со смеху, особенно, когда я получал «подарки» с двух сторон. Похоже, невоспитанность — ещё одна их семейная черта. Белинда помалкивала, глядя на всю эту вакханалию, и лишь сочувственно мне улыбалась.
Когда Фан заявил, что они с дочерью так старались развеселить меня, а я — неблагодарная скотина! — даже не соизволил улыбнуться, мои пальцы судорожно сжались. Чтобы не сорваться, я взял салфетку и тщательно стёр остатки еды, от которой не успел увернуться.
— Видимо, издержки воспитания. В нашей семье не принято разбрасываться едой, — холодно ответил я, стараясь при этом, что в голосе не прорвался гнев.
Фан-Фан состроил понимающую мину.
— Вот оно что! — воскликнул он и укоризненно посмотрел на дочь. — Мария, прекрати! А то наш гость посчитает тебя невоспитанной особой.
Прыщавая Мартышка презрительно фыркнула.
— Он не у себя дома, так что нечего нам указывать! И вообще, пусть катится туда, откуда пришёл.
А вот это с превеликим удовольствием! Инопланетная клоунада с подлыми улыбочками сидела у меня уже в печёнках.
— Благодарю за гостеприимство, господин Фан. Буду крайне признателен, если вы дадите мне возможность вернуться домой, — сказал я как можно вежливей, и поднялся из-за стола. Естественно, на языке вертелись совсем другие слова, в основном позаимствованные у моих татарских предков, и которые не принято произносить в приличном обществе, а также в присутствии женщин и детей.