Они добрались на рикше до Четем-Стрит и прогуливались по современному торговому району, когда сестра Мак Манус сказала:
– Жаль, что у нас маловато времени, чтобы успеть в Канди – там есть на что посмотреть; но я боюсь, что сегодня нам придется ограничиться только Маунт Лавинией.
На широких, чистых, обсаженных деревьями улицах «Города-Сада» причудливо смешались Восток и Запад. В уличных пробках перемешались сверкающие автомобили последних марок, экзотического вида рикши и тысячи велосипедистов. На тротуарах среди людей в европейской одежде выделялись местные женщины в ярких сари.
Но главным впечатлением дня стал огромный восточный базар. Если Аден показался Гейл городом из библейской истории, то это место было совсем как в сказках Тысячи и одной ночи – женщины с закрытыми лицами и мужчины в тюрбанах среди груд всевозможного товара.
У них было слишком мало времени, чтобы посмотреть все заслуживающее внимания в этом удивительном городе. Они поймали такси и отправились к Маунт Лавинии, в излюбленное место отдыха горожан и туристов, посещающих Коломбо, расположенное в семи милях от города.
Скоро город остался позади: Гейл с удовольствием вдыхала пряный воздух, пока они ехали по заросшим цветами и деревьями окрестностям столицы.
Обедали они под тентом на террасе гостиницы. Отсюда была видна двухмильная полоса золотого пляжа. Кокосовые пальмы вытягивали свои сухопарые стволы на фоне искрящегося под ярким солнцем моря.
Гейл рассеянно смотрела на всю эту красоту. То немногое, что они успели увидеть в самом Коломбо и его окрестностях, при других обстоятельствах наверняка очаровало бы Гейл и развеяло ее мрачное настроение, но сейчас она больше была занята мыслью о том, не пора ли уже расспросить сестру Мак Манус о возможном увольнении Бретта на берег? Гейл решила подождать, пока кончится обед, может, тогда ее начальница будет разговорчивее.
Гейл с трудом дождалась окончания обеда и, когда они вышли прогуляться по пляжу, сказала:
– Сестра, могу я вас спросить кое о чем, что касается доктора Бретта?
– Спросить вы, конечно можете. Другое дело – смогу ли я вам ответить.
– Я слышала прошлой ночью, что доктор Бретт увольняется с корабля в Мельбурне. Ведь этого не может быть, правда?
Сестра Мак Манус как-то странно на нее поглядела. – А разве он вам не говорил? – сказала она. Сердце Гейл провалилось вниз, как скоростной лифт. – Я полагаю, что теперь об этом можно рассказать – после того, как он принял решение, – продолжала она. – Доктора Бретта срочно вызывают на операцию в Мельбурнской Клинической Больнице – очень тонкую операцию, которую он может произвести лучше, чем большинство врачей.
– Доктор Бретт? Я думала, он избегает оперировать. – Гейл вспомнила, что как-то он говорил ей об этом. – Довольно долго так и было, к сожалению. В свое время он мог стать одним из самых знаменитых наших хирургов среди специалистов по мозгу. Он был, без преувеличения, блестящий хирург.
– Доктор Бретт? – переспросила пораженная Гейл и, затаив дыхание, стала слушать грустный рассказ сестры Мак Манус.
Пациентка умерла на столе. Это была не его вина. Операция уже не спасала положения, и пациентка все равно бы умерла. Она выбрала минимальный шанс, который ей давала операция. Грэхем Бретт принял все это так близко к сердцу, что отменил все операции и ушел работать на судно, где от него редко требовалось бы делать хирургические операции.
– Я искренне рада, что он согласился взять этот случай в Мельбурне, – закончила – сестра. – Успешная операция, а я не сомневаюсь в том, что она будет успешной, вернет ему веру в свои силы и восстановит в нем то, что было разрушено.
Трагическая история подействовала на Гейл. Но при этом ей стало немного легче – ведь это совсем другое дело, чем если бы он оставался на берегу, чтобы быть с Бэрри. Из дальнейших расспросов она узнала от сестры Мак Манус, что давний коллега Бретта, практикующий в Мельбурне, написал ему в Порт-Саид, умоляя согласиться сделать очень специфическую операцию его жене. Между судном и главным управлением компании начался оживленный обмен телеграммами и разговорами по рации, в результате было решено обеспечить в Мельбурне замену для главного врача «Юджинии».
Они шли по упругому желтому песку. Гейл спросила:
– Сестра, эта операция – он тогда оперировал девушку, с которой был помолвлен? Сестра Мак Манус посмотрела на нее с интересом. – Так он вам рассказывал? – Он однажды упомянул девушку – девушку, которая умерла. – Да, это она, – сестра Мак Манус тяжело вздохнула. – Это полностью изменило его жизнь. Я молю Бога, чтобы в этот раз все прошло удачно. Вера в него его друга, конечно, должна помочь. А когда он вернется к настоящей работе, то, я думаю, он сможет по кусочкам восстановить свою разрушенную карьеру.
Они сидели в тени большого пляжного зонта, каждая погруженная в свои собственные мысли, пока сестра Мак Манус не решила, что они должны хотя бы мимоходом глянуть на гостиницу Гэлл Фэйс – очень популярное среди туристов место. Они могут выпить там чаю перед возвращением на корабль.
Они вернулись в Коломбо на такси и скоро уже были в оживленном вестибюле огромной гостиницы. Помещение было наполнено жужжанием больших вентиляторов под потолком, голосами людей, говорящих на разных языках и звоном кубиков льда в стаканах.
Решив выпить чаю в относительной тишине и покое гостиничной террасы, они прошли через ресторанный зал, приготовленный для ужина и танцев. Именно сюда, скорее всего, пойдет вечером Грэхем Бретт.
Будет ли с ним Бэрри? Ее сердце опять защемила тоска. Кто же еще кроме Бэрри, может оказаться здесь вместе с ним?
ГЛАВА 11
Последующие несколько дней не случилось ничего примечательного. По-прежнему стояла невыносимая жара. Гейл постоянно возвращалась в уме к тому разговору с сестрой Мак Манус и все ждала, может быть, Бретт сам расскажет ей о своем намерении покинуть корабль в Мельбурне. Доктор в общении с Гейл был очень официален и подчеркнуто вежлив. Никакого намека на дружелюбие и расположенность. Иногда, страдая от этой бездушной вежливости, Гейл чувствовала, что готова потребовать от него объяснения тем непонятным вещам, которые он наговорил ей в ту ночь. Но на работе все время кто-нибудь мешал, да ей и не хватало смелости, чтобы обратиться к нему с подобным требованием.
Наконец «Юджиния» вошла в широты с умеренным климатом. Жара спала, солнце светило по-прежнему ярко, но уже не испепеляло своими лучами. Корабль заметно оживился. Пассажиры уже не валялись целыми днями в защищенных от солнца местах, хватая ртом воздух, как выброшенные на берег рыбы. Они стали появляться на игровой площадке; возобновилась танцы по вечерам.
Для Гейл, однако, эта перемена не принесла большого облегчения. Она называла себя сумасшедшей за то, что переживает за человека, который ее так мало уважает и низко ценит. Но перестать беспокоиться за Грэма Гейл не могла – она чувствовала себя виноватой за то, что своим молчанием способствует обману. Но роль доносчицы ее отталкивала. Кроме того она помнила угрозы Бэрри насчет Пипа и матери.
Гарри Мэтьюсон тоже тревожил ее. Гейл надеялась, что Бэрри получила урок и теперь не даст Гарри застать ее где-нибудь одну и устроить сцену.
Сам Гарри выглядел несчастней обычного и Гейл временами даже бывало стыдно оттого, что она избегает его. Но он все чаще бывал навеселе после ужина и Гейл вовсе не улыбалась перспектива успокаивать полупьяного молодого человека с его непредсказуемыми вспышками ярости.