В подполье было гадко, липко, сыро. Крысы с визгом бросались из стороны в сторону. Слышно было, как тихо всхлипывает сквозь платок бабушка Елена. Тяжело, с присвистом, дышал капитан Стаматин. Ребятам под ноги попадались какие-то черепки и обломки — что такое, не понять было. Темень была в подполье — ни зги не видать! Но все сразу умолкло, бабушка перестала плакать, капитан Стаматин затаил дыхание, даже крысы как будто пропали куда-то. Вверху в часовне раздался топот шагов, звон шпор и бряцание оружия. Сквозь щель в доске, которою Николка накрыл люк, прорвался на один миг лучик света от факела и пропал. Сердитые возгласы, похожие на ругань, а вслед за ними раскатистый смех гулко отдались под сводами пустой часовни. Кто-то стал носками сапог разметывать доски в кладовке, и у Николки зашевелились на голове волосы. Он скрючился на верхней ступеньке лестницы у самого люка и готов был тотчас же скатиться вниз, если только доска, которою он накрыл люк, будет отброшена в сторону. Но случилось как раз обратное.
Николке слышно было, как на доску, прикрывавшую люк в подполье, упала другая доска, за ней — третья, потом еще и еще… Видно, целая груда досок уже нагромоздилась над люком, даже голоса наверху стали едва слышны.
— Хорошо! — шептал Николка. — А ну-ка, еще! Давай дальше!
И, словно по Николкиной команде, кто-то наверху лупил ногами по доскам и швырял их руками; и над люком, должно быть, досок этих уже выросла прямо гора.
— Валяй! — хихикал Николка, потирая в темноте руки. — Поддай еще, ногастый чорт!
Однако раз, другой, десятый, но ногастый чорт, орудовавший там, наверху, над головой у Николки, наконец не послушался Николкиного приказа. Зачем понадобилось ему переворошить там все доски? Что он там искал? И нашел ли то, что так старательно разыскивал, или, наоборот, убедился, что оставленного здесь уже теперь не найти? Но только он перестал работать руками и ногами и громоздить над люком доски одну на другую. Никодка еще прислушался к наступившей вдруг тишине и спустился по лестнице вниз.
Там тоже все замерло, все скорчилось там и притаилось. Одно только сердце у каждого гулко стучало в груди, и каждому хотелось, чтобы и сердце у него колотилось хоть немножечко тише. Но неожиданно в этой гробовой тишине…
Неожиданно в этой гробовой тишине не выстрел грянул, не бомба разорвалась… Это готовилось уже давно и только разразилось в эту минуту.
От сырости у капитана Стаматина давно стало щекотать в носу, и старик долго крепился, но, не выдержав, чихнул так, что крысы в панике снова повыскакали из своих нор и какими-то только им известными ходами бросились вон из подполья.
— Ах, чтоб тебе, старая корзина! — выругался Николка топотом.
Но это бы ничего, если бы капитан Стаматин чихнул, утерся и успокоился. Так нет же!
— Чихи-чихи! Ап-чхи, ап-чхи!.. — только и гремело в подполье, только и разрывалось, только и отдавалось эхом в каких-то закоулках и ямах, которых, повидимому, было здесь немало.
Жора и Мишук сидели притихшие, ухватив друг друга за руки. Бабушка Елена стала стонать. А Николка чуть не рвал на себе волосы.
— Нашел время! — шептал он, стиснув кулаки. — Тоже герой называется! Памятник ему в Севастополе поставят… Как же, держи карман шире! Шиш ему в Севастополе поставят, а не памятник! Небось Казарский не стал бы чихать, когда не надо.
А капитан Стаматин тем временем все чихал и чихал. Уж такова была его натура! Как расчихается, так потом долго не может остановиться. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Николка, нащупав подле себя бабушкино ватное одеяло, не набросил его на капитана Стаматина, определив по звуку, где в эту минуту капитан находился. И это вышло очень удачно. Правда, капитан Стаматин, и закутавшись в одеяло, продолжал чихать. Но теперь это уже получалось не так оглушительно. А вскорости, угревшись под одеялом, он чихать и вовсе перестал.
Наступила тишина невозмутимая. Ни один звук не проникал сюда и сверху. Николка взобрался на верхнюю ступеньку лестницы и приник ухом к доске, которою был прикрыт люк. Но и с этой позиции к Николке сверху не доносилось решительно ничего: ни шороха, ни шопота, ни возгласа, ни выкрика.
«Уехали? — спрашивал сам себя Николка. — Может, только спать легли? Нет, видно, уехали».