С каждым ядром зеленоватый свет начинал плескаться только вверху, по краям балки, а в самой балке было сумрачно, и грохот канонады долетал сюда приглушенно, как из-под земли. Впрочем, пальба скоро вовсе прекратилась. Французы постреляли, постреляли и бросили. Никаких казаков они не обнаружили, как ни клялась и ни божилась Масленица, что сейчас только собственными глазами видела их целую сотню. Все косматые, свирепые, у каждого в руках аркан и на огромной жерди крюк…
А Кошка тем временем в балке катил по дну иссякшего ручья и за поворотом различил в темноте большой камень и дерево, похожее на клен. Да, это был клен, клен с широко растопыренными ветвями, самое подходящее место, где бы передохнуть и пораскинуть, разобраться в обстоятельствах.
— Ну, братишечки, — обратился Кошка неизвестно к кому: — стоп машина, бросай якорь! По всем статьям морского устава.
И, подъехав к клену, Кошка остановил мула.
Нащупав подле себя холщовую торбу и разобрав, что это овес, Кошка разнуздал мула и нацепил ему торбу на голову. Мул сразу пошел встряхивать: головой и хрустеть напропалую.
— Что, брат, нравится? — спросил Кошка. — Со мной не пропадешь! Держись за Петра Кошку крепко; стой, и боле никаких.
Ублаготворив мула, Кошка принялся шарить в повозке, чтобы окончательно уяснить себе положение вещей.
В повозке Кошка ничего особенного не обнаружил. Здесь оказался почему-то только один сапог со шпорой; потом пустой мешок; искусственная коса из жесткого черного волоса; еще банка белил и банка румян; медный подсвечник и медный кофейник. И это всё, не считая двух бочонков и пары кружек. Впрочем, нашелся еще порядочный кусок пирога, обернутый в бумагу.
Пирог был кстати как нельзя более. Кошка порядком намаялся с Масленицей, которая к тому же так и не далась ему в руки. Проголодался Кошка и продрог от долгого ползания по сырой земле на брюхе, на пустом брюхе, в котором теперь, казалось, выводил свои рулады корабельный горнист. Тоже эта скачка — без дороги, в бедовой повозке с кружками, с бочонками…
Кошка тряхнул один бочонок — пусто. Тряхнул другой — переливается. Взгрустнулось Кошке: ой, как грустно стало, и неприютно, и зябко!.. Подставив кружку, Кошка нащупал ручку краника, повернул ее и нацедил себе пахучего питья.
«Верно, гром», — решил Кошка понюхав.
И не ошибся: это был действительно ром, довольно крепкий, не послабее того пенника, которым Кошке случалось иногда угощаться в Корабельной слободке, в трактире «Ростов-на-Дону». В таком случае…
— Бувайте здоровы!
Кошка пожелал этого вслух всем добрым людям на всех севастопольских бастионах и перелил ром из кружки себе в желудок. Потом он с минуту молчал, раздумывая. И наконец сделал вывод:
— Знатный гром! Годится в дело.
Чтобы не терять времени попусту, Кошка тут же перекатил через глотку себе в желудок вторую кружку, отломил от пирога и закусил.
Каким образом у него в руках опять очутилась полная кружка, Кошка уже не заметил, это как-то вышло само собой. Однако Кошка не стал пока пить, а держа в руке кружку, обратился к мулу с таким словом:
— Ты что? Ни то ни се. Ни вол, ни осёл; ни бык, ни кобыла. Мул ты — вот ты кто! Одно слово — сирота. И я, брат, тоже сирота: один, как перст.
Кошка уронил голову на грудь, повертел ею, хлебнул из кружки и продолжал:
— Вовсе меня теперь засмеют на бастионе. «Масленица, масленица, скоро масленица…» А где я ее им возьму, Масленицу? Совсем было в руках держал. Должен ты это понимать, мул ты эдакий!
И Кошка ткнул мула кулаком в хвост.
Мул был, собственно, занят своей торбой, но тут он перестал хрустеть, повернул голову и взглянул на Кошку.
— Извиняйте! — сказал Кошка, приложив к груди руку. — Коли что обидное, так прошу прощенья. Пардон, и боле никаких. И всё. И чтобы тихо. Чинно и благородно. И никаких кабаков. Чтобы грому этого алибо пенника не развозить больше. Война!.. Должен ты это понять. Чтобы польза отечеству, а не кабаки развозить. Чтобы была победа. Ну дай тебе, небоже[69], чтобы все было гоже.
Сказав это, Кошка влил в себя до капли то, что еще оставалось в кружке, и сразу забыл обо всем на свете. Втянув в повозку ноги, он разлегся там, кинув себе под голову мешок и закрыв лицо бескозыркой.
Хруст овса на зубах у мула и человеческий храп… Глухая балка и временами вспышки светящихся ядер в усыпанном звездами небе…