— Теперь запомню, — сказал Елисей улыбаясь.
Он взял под козырек и, круто, по-флотски, повернувшись, вышел на улицу.
А тройка уже въезжала на почтовый двор. Пришел Николай Григорьевич Плехунов и снял печати с почтовых чемоданов. Елисей вывалил все на стол, разобрал, подложил одно к другому и запихал в суму.
После свежей ночи день выдался душный. Над Корабельной стороной стоял дым. Горькая гарь грызла горло. Елисей шел мимо разгромленных корпусов морского госпиталя. Но дальше место было неузнаваемо: один мусор, да репейник, да ямы, да ядра… Да еще пара беркутов плыла поверх рваной пелены дыма, высоко-высоко.
— Эй, благодетель! Куда, почтарь, забрел? — услышал Елисей окрик и увидел генерала Хрулева.
Начальник обороны Корабельной стороны генерал Хрулев был во всегдашней своей папахе, черной с красным суконным верхом, обложенным накрест золотой тесьмой. Хрулев пробирался куда-то между глубокими ямами и перекатными ядрами. Он сидел верхом в казацком седле на белой лошади и помахивал нагаечкой.
— На третий, ваше превосходительство, охота по пути завернуть, — откликнулся Елисей. — Есть там кто живой из сорок первого экипажа?
— Есть, благодетель, еще живые, — ответил Хрулев: — дня на три, говорят, вашего брата хватит. Что ж, вали с нами, почта!
С Хрулевым был конный ординарец и всегда сопровождавший генерала боцман Цурик. Цурик шел впереди, пешком, и Елисей пошел рядом с ним. Навстречу им с бастиона шли солдаты. Один из них брел, припадая на подшибленную осколком бомбы ногу, опираясь на ружье, как на костыль.
— Извольте, ваше превосходительство, сойти с лошади, — обратился он к Хрулеву. — Здесь нельзя проезжать.
— Отчего это, благодетель? — спросил Хрулев.
— Убьют.
— Да ты почем знаешь?
— Здесь, ваше превосходительство, и пешком идти — пригнуться надо. И не идти надо, а лучше сразу бегом… Да все одно сейчас две-три штуцерные пули чирикнут. А ежели на лошади, мы уж знаем — убьют.
— А может, и не убьют, — усмехнулся Хрулев.
— Никак нет, ваше превосходительство, — настаивал солдат: — беспременно убьют. Это такое место.
— Так вот же не убьют! — сказал чуть слышно Хрулев и поднял руку.
Все остановились: и ординарец, и Цурик, и Елисей. А Хрулев помахал нагаечкой, сплетенной из сыромятного ремня, лошадь насторожила уши и тихим шагом прошла с Хрулевым по опасному месту. Несколько штуцерных пуль — «фить-фить!» — пронеслось у Хрулева над головой.
Хрулев обернулся.
— Вот вам и место! — крикнул он весело, словно сразу охмелев от своей бесшабашной удали. — Не всегда убивают. Эх, благодетели!
— Удалая головушка, — сказал раненный в ногу солдат товарищам своим, и все они поплелись дальше.
— Либо заколдован он от штуцера, либо что… — молвил задумчиво другой.
— Да это же Хрулев! — откликнулся третий. — Известно: отчаянный генерал.
Хрулев, действительно, слыл отчаянным, и солдаты любили его за молодечество и ласковое слово, которое находилось у него про всякого.
Но удалец и молодец, а на Хрулева сегодня что-то особенное нашло. Он поехал дальше, и навстречу ему — новая группа солдат. И вдруг солдаты все бросились на землю и наперебой закричали:
— С лошади!
— С лошади, ваше превосходительство, слезай!
— Шибись наземь, Степан Александрыч, не мешкай!
Однако Хрулев оставался в седле.
— А зачем, благодетели, с лошади? — спросил он спокойно.
— Да бомба, ваше превосходительство, бомба же, вона!
Елисей услышал долгий свист и поднял голову. Какой-то черный шар летел на Корабельную сторону из-за третьего бастиона. Потом ударило оземь, свист сразу оборвался и перешел в злое шипенье. Елисей и Цурик упали на землю. Ординарец Хрулева соскочил с лошади. Но Хрулев по-прежнему оставался в седле.
— Ну что ж, что бомба? — сказал он. — А может, не разорвет?
— Ой, разорвет! — крикнул солдат, распростершийся на земле ничком. — Шибись наземь, ваше превосходительство! Слышишь, шипит?
— Авось не разорвет! — И Хрулев, помахав нагаечкой, не спеша проехал подле самой бомбы. — Не разорвет, — повторил он.
А бомба шипела-шипела и умолкла, не разорвавшись.
— Издохла, — сказал один из солдат, первым поднявшийся с земли.
— Верно, что издохла, — заметил Хрулев. — Я говорил, благодетели, не разорвет.
Солдаты смущенно чесали затылки.
— Ты, верно, ваше превосходительство, такое слово знаешь. Тебя и бомба боится.