— Велика сила, — подтвердил Елисей. — А побьем мы ее, силу эту.
— Это уж как положено, — согласился казак. — Как можно не побить?.. И он вдруг встрепенулся: — Не взыщи, землячок, с пакетом я. Вот…
На одной стороне пакета Елисею бросились в глаза пять красных сургучных печатей. На другой было крупным почерком военного писаря выведено:
Казак, взмахнув пакетом, снова припустил вверх по лестнице.
Елисей вошел внутрь и, подойдя к большому окну, стал рыться в своей суме. Мимо него прошел адмирал Корнилов с лейтенантом Стеценкой.
— Приказ светлейшего князя Меншикова касательно вас вам известен, — сказал Корнилов Стеценке. — Неприятельский флот показался у наших берегов. Имею донесения, что на флоте у него — войска, все виды оружия. Нужно думать, что он высадит десант. Возьмите с собой столько казаков, сколько вам нужно, и поезжайте по берегу по направлению к Евпатории, туда, куда прибудет неприятельский флот. Если нужно будет, повидайтесь с комендантом Евпатории Браницким. Извещайте светлейшего обо всем, что заметите.
Стеценко щелкнул каблуками и, выскочив на крыльцо, ринулся вниз по лестнице. Через минуту Елисей увидел в окно лейтенанта Стеценку верхом на косматой казачьей лошадке. Лейтенант ударил ее ногами в ребра, и степной скакунок рванулся вниз с горы.
Меняя в дороге лошадей, лейтенант Стеценко с шестью казаками скакал почти без передышки весь день. До Евпатории оставалось версты четыре. Далеко в море пылала в облаках вечерняя заря.
«Ветреный день будет завтра… может быть, даже ненастье», — подумал Стеценко.
Заря погасала торжественно и печально. Поднявшийся ветер, низко стелясь, сделал перебежку и пропал в потускневших кустах.
— Урядник! — крикнул Стеценко бородатому казаку на караковой лошади. — Быть завтра ненастью?
— Надо быть так, ваше благородие, — откликнулся казак. — Солнышко в облака садится — значит, быть ветру. Ветер нагонит тучу, туча прольется дождиком… Может и на неделю зарядить: время — сентябрь месяц. Вишь, и море будто сердится: эвон разогнало барашков сколько по волне!
Стеценко вгляделся в море. По огромному простору ходили в белых гребнях исчерна-серые волны. Тронутые зловещим отсветом заката, они ворчливо набегали на низкий берег. А дальше в море…
И Стеценко вдруг увидел то, что было от берега дальше.
Огромная масса кораблей множеством черных силуэтов сразу обозначились на горизонте, на фоне неба, словно вырезанного из красной фольги.
— Вот оно! — сказал Стеценко, остановив лошадь. — Урядник, считай.
Урядник принялся считать корабли. Считали и другие казаки. Считал и сам Стеценко. Каждый насчитал до сотни кораблей. Но это были корабли, шедшие на некотором расстоянии друг от друга; их нетрудно было сосчитать. А ведь, кроме этих, было множество других; они шли густыми массами или были уж очень далеко; сосчитать их нельзя было. Они заслонили собою весь горизонт, от края до края; и с ветром, который дул с моря, они надвигались на берег и становились на якорь.
Заря погасла, словно залитая гулливой волной. Ехать в Евпаторию для встречи с евпаторийским комендантом майором Браницким было уже не к чему. Стеценко и без Браницкого знал теперь, где отдал якоря неприятельский флот. И если Стеценко останется на месте, то собственными глазами увидит, что предпримет неприятель дальше.
А майор Браницкий в это время заливал и пересыпал известью казенные запасы зерна и муки в Евпатории, чтобы они не достались врагу. Все войско Браницкого — двести солдат слабосильной команды. Ободряемые своим комендантом, они свирепо работали лопатами.
— Так, ребятушки, — вскрикивал поминутно Браницкий, потирая руки. — Сыпь, ребятушки! Во-во, дуй! Хлебом и солью их по русскому обычаю… Турку с трубкой, англичанку-поганку… Беда только: хлеб чем встретить есть, а сольки вот нехватка. Так мы известочкой, известочкой… А ну, ребятушки! Что? Готово? Всё? Ну, коли всё, так стройся. Строй-ся-а! Смир-но-о! Песельники — вперед! Шагом… марш!
затянули песельники, взбивая вдоль по улице белую пыль: