Ох, надо бы об этом работничке перемолвиться словом-другим с Сергеем Николаевичем!
Вот и еще одна чугунная красотка готова. Санька отводит каретку, специальной скобой промеряет поясок — точно.
— Как в аптеке! — говорит он вслух.
— И часто ты сам с собой разговариваешь?
По голосу определил: Нина! Обернулся — она. Девушка улыбается, даже не улыбается, а сияет. Ее улыбки, словно солнечные зайчики: блеснут — и нет, блеснут — и нет!
— Что-нибудь случилось?
— Резец сломала. У тебя лишнего не найдется? А то в инструменталку бежать — времени много потеряешь.
— Лишнего нет, а запасной найдется! — Санька открыл шкафчик с инструментом и, выбрал самый лучший резец, протянул Нине.
— Можно сказать, от собственного сердца отрываю! — пошутил Санька и тут же испуганно прикусил язык: кто ее знает, эту Думбадзе, вдруг с юмором не в ладах, опять разобидится. Но девушка успокоила его, ответив с едва уловимым грузинским акцептом:
— Вай! Скорее сюда «Скорую помощь»!
— Зачем? — не понял Санька, но тут же расплылся в радостной улыбке.
— Сердце — штука нежная, а тут от него самое дорогое отрывают! — темные глаза девушки заискрились лукавством.
«А деваха-то — казак! — с уважением подумал Санька о Нине.— За словом в карман не лезет! Такую в цехе полюбят!»
Вспомнилась Ирина. С ней все стало очень сложным. Избалованная красавица все сильнее притягивает его к себе и в то же время отталкивает. Все у них ладится, когда они на людях, стоит же им уединиться, Ирину словно подменяют: она то ластится к нему, то начинает высмеивать, потом просит прощения.
В обеденный перерыв Санька завернул к Кимке. Урляев с увлечением продолжал вытачивать многоколенчатую замысловатую деталь для аэросаней.
— Кончай, в столовку опоздаем!
— Кончаю, кончаю,— забормотал Урляев, продолжая выжимать из станка предельную скорость. Подошла Нина, поздоровалась.
— А это кто? — сострил Кимка, не оборачиваясь.
— Зойка! — ответил в тон ему Санька.
— Врешь?! — мотор, недовольно чихнув, стал замирать. Кимка похлопал-похлопал глазами и неожиданно бухнул: — Ну, Санька, и попадет же тебе сегодня от Ирины!
— Не попадет,— рассмеялась Нина.— А я для чего? Коли что — приду на подмогу!
— Ого! — Урляев протянул ей руку.— Держи!.. Кимка.
— Нина. Пошли обедать!
— Пошли! — и они пошагали в столовую.
Глава двенадцатая
В гости пожаловала весна. Приход ее Кимка с Санькой почувствовали сразу — обувка и рабочая и выходная в мокреть приказала долго жить. Парусиновые полуботинки, в которых они летали на работу,— нормально ходить в них уже было нельзя,— поползли по всем швам.
В довоенное время стоило Саньке промочить ноги, как он тут же схватывал ангину или насморк, а тут — каждый день носки хоть выжимай — и ничего, наоборот, даже чихать разучился.
Кимка во все времена придерживался спартанского образа жизни, потому и сейчас считал совершенно закономерным ходить с мокрыми ногами и не болеть.
Здоровье здоровьем, но ведь босиком на работу не пойдешь, да и в клуб тоже.
— Н-да-а, загвоздочка! — Кимка критически оглядел свои «топалы», обмотанные медной проволокой, с порванными верхами и отстающей подошвой.— Хорошо, если еще одну смену вытерпят. А потом? Может, съездить на черный рынок?
Санькина обувь если и отличалась от Кимкиной, то лишь большим количеством намотанной вкруговую проволоки.
— Съездить, конечно, не счет, а вот толку от этого не вижу. Мама ездила, говорит, обувку на деньги не приобретешь, в обмен на муку или на хлеб — пожалуйста… А так!.. Лорд безнадежно махнул рукой.— После работы пойдем к нам, будет «большой совет».
— А кто на нем будет, кроме Марии Петровны?
— Бородины.
— Ну что ж, совет так совет!
На том и порешили.
Весна принесла людям не только новые заботы, но и радости — сняла с них заботы о топливе, базары пополнила рыбой. Казалось, переводи дыхание, собирай силы. Но не тут-то было!
Враг, в декабре разбитый под Москвой начал новое наступление. Теперь он угрожал с Кавказа. Упорные бои шли уже под Ростовом.
Кимка почему-то был убежден, что главное сражение будет летом, под Сталинградом. Тут фашисту и сломают хребет, как белякам в гражданскую…
Санька оспаривал эту версию.
— До Волги фашистов не допустят!.. Вот увидишь, не допустят! — убеждал он не столько Кимку, сколько себя.