Поспешил по направлению к заводу и Кимка, не дожидаясь повторного приказания.
Когда Митеньку Сарлутова доставили к Бородину, Сергей Николаевич только что вернулся с боевой операции из порта. Группой Бородина была задержана на месте преступления и обезоружена диверсионная группа из пяти человек. Диверсанты пытались взорвать караван волжских судов, груженных снарядами, минами и авиабомбами, теми самыми, что изготовлялись на заводе «Октябрь». Снова всплыло имя Быка.
Диверсанты оказались бывшими уголовниками. Так что Митенька, что называется, попал в свойскую компанию.
— Молодцы, ребята! Благодарю за помощь от лица командования! — объявил Бородин.
Комсомольцы дружно ответили:
— Служим Советскому Союзу! — и притихли, ожидая, что скажет Бородин.
— Даю вам неделю отдыха, потом получите новое задание! — Сергей Николаевич тепло распрощался с ребятами. На минутку задержал Саньку.
— Как самочувствие-то, комбриг? Трудно без матери-то? Если что нужно — постирать, зашить или еще чего — заглядывай к нам, Лена поможет. А пока иди. Сам видишь, дел непочатый край!
Возвратился с задания Федор Сундучков. Доложил, что Степка Могила убит в перестрелке.
— Жаль! — нахмурился Бородин.— Знал он, наверное, немало! Недаром же у Быка в подручных значился. Митенька вряд ли к «самому» доступ имеет. Ну, да ничего не попишешь…
Домой Санька возвращался неторопливо. Спать не хотелось. События этой ночи так взбудоражили его, что сейчас он не сумел бы заснуть ни за какие коврижки. Он пытался разобраться в психологии предателей — что их толкает на подлость? — и не мог этого понять. Не очень-то он, заводской паренек, был искушен тогда в житейских, а тем более классовых понятиях.
Мягко щелкнул замок, и он вошел в дом. Хотя все вещи стояли на своих местах и порядок, заведенный Марией Петровной, поддерживался Санькой неукоснительно, квартира выглядела нежилой.
Вымыв руки и ноги, Санька бухнулся в кровать. Он знал, что уснуть не уснет, но знал также и то, что завтра обычный напряженный рабочий день и что ту работу, которую он обязан выполнить, никто за него не сделает. А потому он должен отдохнуть.
Сомкнул веки. Чтобы отвлечься от трагических событий этой ночи, стал думать об Ирине. Они отдаляются друг от друга все дальше и дальше. В последнее время видеться стали редко: то ему недосуг, то ей некогда. Девятый класс она завершила блистательно — на «отлично». Вне всякого сомнения, она — человек не рядовой, думающий!
Когда же десятиклассников стали отправлять на сооружение оборонительных рубежей, Ирина принесла справку от врача, освобождающую ее от трудовой повинности по состоянию здоровья. Кто-кто, а Санька-то знал, что такому здоровью, как у Ирины, позавидуешь, а вот ведь пошла на подлость — почему?
В последнюю их встречу он, не стесняясь в выражениях, высказал ей все, что думает о ловчилах и приспособленцах, для которых собственное благополучие дороже всего. Она в ответ лишь весело рассмеялась. Тогда-то он и бросил ей в лицо самое гневное, трудное, что отныне он, Санька, больше не считает ее своим другом, что он презирает ее и ненавидит, как ненавидит тарантулов и змей…
«Ладно,— согласилась она.— Мы расстанемся. И пусть нас рассудит сама жизнь… Потом ты поймешь, что я была права, а не ты… Жизнь — это тебе не шестеренка с определенным числом зубчиков, а фигура асимметричная, со множеством острых неравных углов. И надо быть очень гибким и очень ловким, чтобы о них не ободраться до крови. Впрочем, земное недоступно пониманию таких, как ты и твои друзья. Вам подавай облака и звезды. Извини меня, но вы не чувствуете зова времени. Завтрашний день — день практиков, а не романтиков. Романтика придет потом, когда практики создадут для нее необходимые земные блага. Ты же не понимаешь этого. Но я не сержусь на тебя. Ведь это не вина твоя, а беда. Наверное, чувство времени живет у человека в крови, впитывается им с молоком матери…
Ты улыбаешься? Не веришь мне? Понимаю, милый, для тебя мои откровения — китайская грамота!.. Что ж, что бы я ни делала, ты останешься таким, какой ты есть… В сущности хорошим. Даже чуточку излишне…— Она стала грустной.— С тобой мне было чисто, но неуютно. С тобой мне было легко, но не крылато. Ты дарил солнечные лучи, а мне была нужна пусть медная, но осязаемая корона…— Она оборвала свою речь.— Мы расстаемся. Так ты решил сам. Наверное, так и должно быть. Сама отказаться от тебя я бы не смогла.— Она обняла его нежно-нежно.— Прежде чем я уйду из твоей жизни окончательно, у нас будет еще одна встреча. Одна… Прощальная. После которой ты, наверное, уже не сможешь забыть меня никогда! — Она робко прикоснулась губами к его губам.— Или же,— она перестала дышать,— я ничего не смыслю в человеке… в мужчине…»