Кимка включил свои станки и, не обращая внимания на больную руку (ожоги действительно давали себя знать), стал вытачивать сложнейшие детали по спецзаказу.
Это пригасило Санькину ярость. «В конце концов,— подумал он,— от его вранья никому вреда нет. И дело спорится как-то ловчее!.. Но врать все-таки Кимка ой как здоров! Я и то, кажется, поверил в картину, нарисованную им!.. Впрочем, он и работать умеет вдохновенно!»
Подошел Говоров.
— Вот что, Подзоров,— встанешь сегодня за станок Рогаткина — на место Думбадзе. Срочный заказ для ледокола «Серго Орджоникидзе», проточишь несколько цилиндров.
— Хорошо.— Санька направился к огромному немецкому станку. Александр Александрович шел рядом.
— Александр Александрович, а Думбадзе что, в командировке? Борис Солнышкин сказал, что вы…
— Что я? — Говоров взлохматил густой чуб.— Так, так! Выходит, что я послал ее туда — не знаю куда! Интересненько получается! А папаше своему он при мне докладывал, что сбежала, мол, Думбадзе вместе с подружкой из литейного в Ташкент.
— Что же теперь будет-то? — встревожился Санька.
— Разберемся,— сказал Говоров.— Сегодня же сходи в общежитие и разузнай о Думбадзе все как есть. Потом доложишь.
— Александр Александрович, да я… да я за Нину могу поручиться, как за Кимку!.. Как за себя!.. Нина — и вдруг дезертир?! Чушь на постном масле! Выдумка Бориса! Вот что это такое. Он к ней все время набивался в ухажеры, а она ему от ворот поворот… Вот и решил с ней расквитаться…
— Ну, если это подтвердится, то…— Александр Александрович стукнул тяжелым кулаком по ладони. И для Саньки стало ясным: гореть ловчилам скоро голубым огнем! Тут уж не поможет никакая пожарная команда!
Себе Санька тоже дал мысленную клятву: если дело на Нину Думбадзе передано в трибунал, то он, Санька, нынче же вечером так изукрасит Борису его холеное лицо, что и мама родная не узнает!..
За проточку цилиндров взялся безбоязненно. Раньше всякая новая работа вызывала у него необъяснимое опасение. «А вдруг не справлюсь?!» — думал он. Но глаза страшились, а руки делали. Сегодня же почему-то к очень сложному заказу отнесся без внутренней дрожи. То ли думы о Нине отвлекли его от психосамоанализа, то ли битва с ракетчиками ожесточила его, сделала более мужественным…
«Главное — не спешить!» — сказал он себе, с помощью передвижного подъемного крана поднимая цилиндр на станок. Вот он закрепил его в патроне, отцентровал и начал растачивать. Движения молодого токаря точны и быстры, соответствуют ритму сердца.
«Кажется, получается!» — удовлетворенно думает он, заканчивая проточку первого цилиндра.
В обеденный перерыв в цехе появился Федор Сундучков с ленивым пареньком по имени Щуря, о котором Саньке и Кимке было из достоверных источников известно, что он ходит в подручных у Чемодана Чемодановича. Они шли рука об руку. Но странное дело: сегодня лицо Федора не было подобострастным и сонным, как обычно, наоборот, оно излучало ум и энергию. Лицо же сына черноморских пиратов поражало пепельно-серым цветом. Глаза его блудливо бегали по сторонам, ускользая от встречных взглядов.
Сундучков со Щурей подошли к Говорову. Федор о чем-то спросил Александра Александровича, тот вздрогнул и развел руками, словно бы говоря: «Ну дела!» После чего «странная пара», как ее окрестил Санька, направилась на выход.
«Наверное, обедать!» — подумал Подзоров. Подошел Кимка, усталый, но довольный.
— Пойдем обедать?
— А разве памятники обедают?
— Какие еще памятники? — взъерошился Урляев.— Человек, можно сказать, от голода умирает, а «они шутить изволят»! — Недавно Кимка и Зойка записались в клубный драмкружок и начали даже готовиться к постановке какой-то классической пьесы, где Кимке поручили сыграть роль приказчика. Вот он теперь кстати и некстати и ввертывал словечки из своей роли.
— А я не шучу,— Санька даже сдвинул брови, показывая, насколько он серьезен, и пояснил: — Ты в бинтах похож на памятник самому себе…
— A-а,— у Кимки в глазах плеснулась улыбка,— значит, и ты признал…
— Признал. Давным-давно, что ты — трепач!
— Подумаешь! — Кимка задрал нос.— Уж и оформить художественно рассказ нельзя, да?!