«Дорогие папа и мама!
Меня не ищите и не беспокойтесь. Ухожу в моряки. Вернусь через год, не раньше.
Положил лист на видном месте. Постоял минутку, что-то соображая, потом добавил:
«Целую».
И нацарапал какие-то закорючки, должные изображать подпись.
Выставил из окна марлевую сетку и выпрыгнул на улицу.
Глава шестая
Когда Соколиный Глаз и Мститель, нагруженные провизией, подошли к «Аладину», их остановил грозный оклик:
— Стой! Кто идет? Стрелять буду! — И полуметровая стрела угрожающе повела металлическим жалом в сторону дерзких пришельцев.
Мститель попятился. Но Соколиный Глаз, гордо отставив правую ногу в сторону и подбоченясь, презрительно бросил:
— Соколиный Глаз и Мститель Черного моря не боятся ничьих угроз! Но сейчас они стоят на тропе дружбы и оставлять ее до поры не намерены. Мы пришли к Меткой Руке выкурить трубку мира!
Стрела опустилась.
— Меткая Рука всегда рад Соколиному Глазу и его брату — Мстителю! Проходите к огню в моем вигваме. На вертеле жарится только что подстреленный бизон, а в кувшине играет веселящий напиток!
— Смотри, как чешет, прямо как по-писаному! — восхитился Мститель Черного моря.— Вот это память! А как книга-то называется?
— «Последний из могикан». Саньке мать подарила на день рождения. А сочинил ее писатель Фенимор Купе́р.— Кимка сделал ударение на последнем слоге, и Санька, обладавший не только прекрасной памятью, но и великолепным слухом, поморщившись, поправил приятеля:
— Ку́пер, а не Купе́р.
— Пусть Ку́пер,— согласился Кимка,— Только это не по-русски, а по-американски… Ну, ладно. Ты вот что, Купер, спускай поскорее веревку, то есть легость, провизию примешь!
— Айн момент!
Старый, но еще крепкий легость, с шишкой на конце, просвистел в воздухе. Санька бросил его, как ковбои лассо. И если бы Соколиный Глаз не увернулся, петля захлестнула бы его.
— Эй, ты, красуля,— взревел вождь краснокожих,— за такие штучки карточку попортить могу!
Однако на Саньку эта угроза совершенно не подействовала. С Кимкой он мерился силами не раз и не два, и все у них выходило вничью, так что пугаться ему было нечего. Впрочем, Соколиный Глаз тоже военных действий открывать не собирался. Вместе с Сенькой он хлопотал возле мешка с провизией, помогая опутывать «пудовик» морскими петлями и узлами.
— Вира! — наконец скомандовал Сенька.
— Есть вира! — Мешок поплыл вверх.
— Как на военном корабле,— одобрил Кимка, подкручивая воображаемые усы. Он изображал из себя бывалого капитана — глядите, мол, и мы не лыком шиты! — Боцман, свистать всех наверх! По местам стоять, с якоря сниматься! — подал он отвальную команду. И, сунув в рот милицейский свисток, издал такую отчаянную трель, что дружки зажали уши ладонями.
— Вот это дал! Чуть барабанные перепонки не вышиб,— похвалил Санька.
— Наверное, в Гамбурге было слышно,— добавил уважительно Сенька,— до сих пор в ушах горох перекатывается.— И он затряс головой.
Похвалы для Соколиного Глаза — как суконка для медяшки: чем их больше, тем больше сияния. Санька попробовал взять реванш:
— Предлагаю провести стрелковые занятия,— сказал он,— будем бить из лука по мишени. Кто за?
— Дело стоящее,— поддержал Сенька.— Толковые луки найдутся?
— Факт! — Санька приволок три богатырских лука и три колчана стрел.
Сенька почтительно осмотрел полуметровую оперенную стрелу, потрогал пальцем кончик металлического наконечника — острый ли? — и изрек:
— Экстра класс, аллюр три креста! — Оттянул тетиву: — Упругая!
— Любую фанеру, как бумагу, просаживает с двадцати шагов,— заверил Санька.
— А петухов? — сострил Сенька.
— Запросто,— рассмеялся Санька,— и сразу в суп!
— Я же ненарочно,— начал оправдываться Кимка,— и потом… с первой же получки обещаю купить пожарничихе не петуха, а даже страуса. А что,— ухватился Кимка за столь блистательную идею,— и куплю!
— Тогда уж лучше крокодила,— съехидничал Сенька.
— Почему крокодила? — обиделся Кимка.
— Забот меньше и прокормить легче.
— Легче? — подыграл Санька.
— Мальчики, а не закусить ли нам, пока нас самих не слопали? — предложил Сенька.— Кто за, поднимите руки. Я голосую двумя.