Да, лучше, пожалуй, вряд ли можно описать полет снаряда главного калибра линкора, орудия которого, до появления ракет, были одними из самых дальнобойных в мире. Несмотря на усталость и хроническое недосыпание настроение у корабельного курсанта мичмана Виталия Лозы было приподнятое. Только сейчас, заканчивая училище, выполняя обязанности по офицерской должности, он как-то по-особенному, по-настоящему взглянул на свою будущую службу и жизнь. Может чуть наивно, по-юношески романтично, но от чистого сердца, он писал Лиде:
«18.07.49 г. Черное море.
… Вчера ушли с Тендры и второй день бродим. Тревоги, учения, это обычное явление и к ним я уже привык. Вот она наша стихия, наша жизнь и мое будущее.
Какое оно большое. Нет ему ни конца, ни края, оно уходит вдаль, и как море, сливается где-то далеко, далеко на горизонте с небом. Как крепко, как плотно они связаны между собой — море и будущее. Море бескрайно, но и будущее, так же уходит вдаль, сначала ясное, а чем дальше, тем расплывчатее и туманнее, и, наконец, вовсе скрывается где-то там вдали за легкой серой дымкой жизни. Сейчас я знаю, что будет, что ждет, это я ясно вижу, а вот, что будет там дальше за гранью будущих 10 лет. Это уже скрыто дымкой, но я не сомневаюсь, что там тоже все прекрасно. Ведь наше будущее не может быть плохим и темным. Оно светлое, оно очень хорошее и красивое. Его нельзя не любить, к нему нельзя не стремиться. Ради этого будущего я пошел служить на корабли, а ты станешь учителем. Я — чтобы оберегать, хранить будущее, а ты — чтобы строить его. Как это прекрасно».
На девятый день похода, 22 июля 1949 года корабли вернулись в Севастополь. Миновав боновое противоторпедное заграждение и противолодочные сети, через небольшие ворота, открытые по приказанию оперативного дежурного, дежурным буксиром, «Севастополь» втянулся в акваторию Большого внутреннего Севастопольского рейда, где находились якорные стоянки линкоров и крейсеров.
Якорные стоянки располагались в обширной западной части Северной бухты, ближе к входу и выходу из гавани по обе стороны ее главного, входного — выходного фарватера ориентированного по Инкерманским створным маякам. Стоянки были оборудованы двумя линиями попарно установленных — носовая и кормовая — стационарных якорных (швартовных) бочек. Линкоры и крейсера швартовались к ним — удерживаясь между бочками с помощью заведенных с них бриделей. Эти бочки отстояли в своих линиях друг от друга на 2–3 кабельтова, то есть около 500 метров. Южная линия парных бочек с нечетными номерами № 1, № 3 и № 5 проходила вдоль южного берега бухты и немого не доходила до Угольной пристани. Северная линия якорных бочек, имевших четную нумерацию №№ 2, 4, 6, 8, 10, 12 и 14 находилась возле северного берега бухты.
Боцманская команда линкора «Севастополь» завела швартовы на носовую и кормовую бочки якорной стоянки № 1, вахтенный офицер перебрался с ходового мостика на ют, и линкор замер, отдыхая после похода в глубине Северной бухты напротив Корабельной стороны и Военно-морского госпиталя.
Удивительно, но вот так, незримо, преемственность морской практики царского флота военно-морским флотом СССР, выражалась и в том, что, несмотря, на смену политических и экономических формаций в стране, якорные стоянки кораблей практически не менялись и линкор «Севастополь» стоял в Северной бухте на том же месте, где когда-то становились на бочки корабли Российского Императорского флота, в том числе и линкор «Императрица Мария».
Сразу после постановки линкора на бочки командир капитан 1 ранга Б.П. Беляев убыл на катере на Графскую пристань в Штаб флота. К Графской пристани, рядом с которой в здании бывшей гостиницы «Кист», в те годы располагался Штаб Черноморского флота, разрешалось подходить только катерам с командирами кораблей и вышестоящими начальниками. «Севастополь» тяжеловесно и молчаливо застыл на рейде. Совсем близко от линкора на песчаном берегу Аполлоновой балки белели ялики жителей Корабельной стороны с удивительно милыми названиями: «Катя», «Маша» …
По приходу, увольнения личного состава в город не было. С юта линкора Виталий Лоза смотрел на уходящую к Инкерманским скалам Северную бухту. Вдали, на холме Северной Стороны, виднелась пирамида церкви Святого Николая — памятника погибшим в Первую оборону Севастополя в 1854–1855 годах, а еще дальше, на мысе бухты Голландия, какое-то величественное здание, длиной не менее полукилометра, разрушенное с южной оконечности, но с сохранившимися колонами и портиком в центральной части. Виталий пристально вглядывался в это здание. Даже в таком виде, оно производило сильное впечатление. Виталий не знал, что видит полуразрушенное войной здание Севастопольского Морского Корпуса. Да и мы, курсанты, обучаясь в конце 60-х годов прошлого века, в стенах этого восстановленного после войны, великолепного здания, тоже практически ничего не знали о Морском Корпусе Севастополя, но меня всегда поражало место, выбранное для этого красивого, величественного здания, в плане напоминающего орла, раскинувшего свои крылья на высоком мысу Севастопольской бухты. Из окон училища открывался захватывающий вид на Севастопольский рейд, на крейсера и эсминцы, стоявшие на тех же исторических местах, что и корабли Российского Императорского Черноморского флота.