Начальник порта вытащил еще одну тетрадь.
У нее была обложка из фанеры, и слово ОТПЛЫТИЕ было выжжено на ней волнистыми линиями.
— Ха-ха, — сказал Куойл. — А я думал, что у вас стоит компьютер. Заполнение этих журналов должно отнимать много сил.
Начальник порта указал на нишу позади стола. Экран компьютера напоминал кипящее молоко. Начальник порта нажал несколько кнопок, и появились огромные голубые буквы, обозначавшие названия судов, тоннаж, имена владельцев, страну приписки, вид груза, даты прихода и отплытия из порта, предпоследний порт захода, следующий порт захода, сколько дней прошло с момента выхода из родного порта, количество членов экипажа, имя капитана, дата его рождения и даже номер социальной страховки. Начальник порта снова застучал по клавиатуре, и тут же загудел принтер, сбрасывая листы бумаги в пластиковую корзину. Он взял листы и вручил их Куойлу. Это были корабельные новости.
Улыбка, открывшая вставные зубы до самых корней, расколола его лицо на две части.
— Теперь ты запомнишь, что мы делаем это двумя разными способами, — сказал он. — Чтобы, когда из-за шторма отключается электричество, ты смог все это посмотреть в старых добрых журналах. Выпей чашку чая. Нет ничего лучше в сырой день.
— Выпью, — сказал Куойл и сел на край стула. Потоки воды струились по оконному стеклу.
— Устраивайся, — сказал начальник порта, сталкивая со стула кота. — Сейчас к нам заходит много разных судов. Залив наполнен глубокой водой почти по самую береговую линию. Правительство два года назад вложило семнадцать миллионов долларов в обустройство этого порта. Перестроило доки, причалы, поставило новый терминал для контейнеров. В этом году шестнадцать круизных теплоходов подали заявки на прибытие. Они не стоят здесь дольше одного дня, но, мальчик мой, как только они ставят ногу на причал, вокруг них начинают крутиться деньги.
— Сколько вы уже этим занимаетесь?
— Смотря что ты понимаешь под «этим». Я вышел в море, когда мне было тринадцать лет, палубным матросом у моего дяди Доннала на шестидесятитонной парусной шхуне. Мы ходили вниз и вверх по побережью. Там я развил свою силу. Да, он кормил меня по-царски, но и работать заставлял будь здоров. Потом я какое-то время рыбачил на шхуне-плоскодонке у берегов острова Белл. Работал на прибрежном пароме, был в торговом флоте. Во время Второй мировой служил лейтенантом в Канадских морских силах. После войны вступил в береговую охрану. В 1963-м переехал в эту контору в качестве начальника порта Якорной Лапы. Прошло уже тридцать лет. В следующем году я выйду на пенсию. Мне всего лишь семьдесят лет, а они уже гонят меня. Вот, хочу научиться играть на банджо. Правда, если струны выдержат. Мне иногда трудно рассчитать собственную силу. А ты? — Он размял пальцы, и суставы затрещали как угли в костре. Показал свой мизинец, похожий на пастернак.
— Я? Я просто работаю в газете.
— Ты выглядишь как человек, родившийся здесь. Но речь у тебя чужая.
— Моя семья родом с мыса Куойлов, но я вырос в Штатах. Так что я в какой-то степени здесь чужой. — Рука Куойла метнулась к подбородку.
Начальник порта посмотрел на него и прищурился.
— Да, — сказал Диди Шавел. — Похоже, мальчик, у тебя за плечами целая история. Как вышло, что ты вырос так далеко от дома? И почему ты вернулся обратно? — Даже сейчас он мог проделывать трюки, достойные внимания.
Куойл постучал чашкой по блюдцу.
— Я был… В общем, это все запутанно. — И его голос сорвался. Он воткнул ручку в страницу блокнота. Надо менять тему.
— Этот корабль, — сказал он, указав в окно. — Что он такое?
Начальник порта нашел под стулом бинокль и стал смотреть на бухту.
— «Полярный Коренной Зуб»? Да, его хорошенько потрепало. Заходит сюда регулярно за рыбой и самками морского ежа для японских гурманов. Рефрижераторное судно, построенное в Копенгагене в «Северных Деликатесах» примерно в году 1970-м или 1971-м. Ты когда-нибудь видел, как они грузят самок морского ежа на заводе?
— Нет, — сказал Куойл, думая о зеленой подушечке для булавок в приливном бассейне.
— Красота! Красота. Роскошные деревянные лотки. Япошки считают это редким деликатесом и платят по сотне долларов за лоток. Они выкладывают их узором, как лоскутное одеяло. «Юми». Они называют их «юми». Едят их сырыми. Их еще подают в суши-барах в Монреале. Я их пробовал. Я все пробовал. Мясо буйвола. Покрытых шоколадом муравьев. И сырых самок морского ежа. У меня луженый желудок.
Куойл потягивал чай. Ему было немного противно.
— Вот. Возьми бинокль и посмотри. У него передняя часть похожа на луковицу. Так было с самого начала, когда его строили. У этого же судовладельца есть еще один корабль, «Полярный Резец». Рефрижератор, четыре шлюза, изолированные отсеки. Посередине корабля рулевая рубка с картой и самыми последними навигационными приборами. Для своего времени он был снаряжен по высшему разряду. После того как он пострадал во время шторма, ему поставили новое навигационное устройство, новые электронные термометры, показания которых выводились на мостик, и все остальное. Когда его строили, в моде была скандинавская мебель. Вот куда пошел весь тик! Помнишь песню «Норвежское дерево»? — И он пропел несколько фраз рычащим басом. — Так вот, этот «Полярный Резец» обставлен мебелью из пропитанного тика. Вместо бассейна там сауна, что гораздо полезнее в этих водах, правда? Роспись на стенах с изображением лыжных гонок, северных оленей, северного сияния и всего такого. Ты, наверное, о нем слышал.