— Расскажи мне, что ты помнишь. Мне хочется послушать твою историю.
— Тогда слушай. Миллионы лет назад, когда сообщество, впоследствии ставшее человечеством, проживало на девяти планетах, тысяче лун и астероидов одинарной звезды в том рукаве Галактики, который носит название Небесный Охотник, существовала религия, утверждавшая, что индивидуумы не должны никогда умирать. Она принимала любые взгляды и технологии, которые могли содействовать осуществлению этой идеи. Религия эта не признавала никаких богов, исключая вероятность того, что в самом конце бытия Вселенной все последователи этого учения могут слиться в единую общность, которая получит доступ к бесконечному количеству энергии и, таким образом, будет иметь возможность восстановить все вероятности событий, включая и воскрешение любого человека, который когда-либо жил или мог жить. Именно эта религия повлекла человека от звезды к звезде. Индивидуумы создавали копии своих личностей в компьютерах, клонировали их, рассредоточивали в птичьих стаях, дробили в рыбных косяках и даже среди общественных насекомых вроде твоих термитов. Они называли себя трансценденталами, ибо верили, что могут превзойти человеческую природу.
За два миллиона лет вся Галактика была полностью исследована, еще через три — полностью заселена, и началась великая переделка. Изменялась каждая звезда и планета. Однажды моя праматерь собрала конференцию у одной из окраинных звезд в нескольких тысячах световых лет от плоскости Галактики. Целое столетие в мире, всю поверхность которого преобразили в равнину великолепного сада вроде моего, клан, состоящий из миллионов копий, ста различных поколений, проводил встречи и обменивался опытом.
Но в этой религии был один изъян. Клонированные индивидуумы и их копии, копии этих копий и клоны этих копий — все они отличались от оригинала, потому что обладали различным жизненным опытом, с ними происходили отличные друг от друга события, они встречались с разными явлениями. Через миллион лет многие уже не были человеческими существами ни по форме, ни по образу мысли, разве что могли, поколение за поколением, проследить свое происхождение от единственного человеческого предка. Таким образом отдельный индивидуум превратился в сообщество или союз миллионов различных разумов. Некоторые даже стали основателями народов и империй, в которых каждый мог проследить свою родословную к одному и тому же человеку.
Конференция, организованная моей праматерью, была одной из первых и наиболее успешных. Многие закончились страшными войнами из-за разногласий в вопросах родословной. В те времена ремесло экспертов по вопросам родства и происхождения было самым выгодным делом в Галактике, так как возникло множество самозванцев, претендовавших на честь принадлежать к первичной родословной ветви каждого клана. В результате этих войн власть трансценденталов стала слабеть, а миры обычных людей начали поднимать голову. Они тоже воевали между собой за контроль над развалинами империй этих сверхчеловеков. В этот период значительная доля архитектурной организации четырехсот миллиардов звезд Галактики была утеряна или разрушена. Миллионы звезд стали сверхновыми, миллионы других сошли со своих орбит и улетели за пределы Галактики. Войны длились два миллиона лет, восстановление после них — еще два, но к концу этого срока большая часть трансценденталов погибла. Выжившие человеческие общины чувствовали, что в них заключена опасность для разнообразия и мощи типов эволюционного развития, как среди отдельных цивилизаций Галактики, так и между ними.
Моя праматерь, которая когда-то правила империей из миллионов планетных систем, вынуждена была бежать от репрессий против трансценденталов. Она скопировала себя в центральную нервную систему корабля, укомплектовала его экипаж своими неполными копиями и отправилась в путешествие между своей Галактикой и Туманностью Андромеды, которое длилось два миллиона лет. Ей нужны были по-настоящему надежные цивилизации-союзники, но она никого не нашла и решила вернуться. Во время пути домой, пока сама она пребывала в таком же сне-небытие, как рассказ в закрытой книге, ее корабль обнаружил изменение в Большом Магеллановом Облаке, галактике-спутнице нашей родной Галактики. Все звезды этой галактики падали к ее гравитационному центру. Их масса служила источником энергии большой черной дыре, наверное, самой большой во всей Вселенной. Корабль изменил курс, и когда моя праматерь вернулась к жизни, он уже приближался к этому странному миру — искусственной ойкумене, населенной брошенными игрушками тех, кем стало человечество за четыре с половиной миллиона лет ее отсутствия.
Все, я заканчиваю. А теперь ты должен решать, что будешь делать. Если мы объединимся в стремлении к общей цели, то сможем закончить войну. И это самое малое… Только для начала…
Йама знал, что он должен делать, но все еще хотел побольше узнать от нее, а потому спросил:
— Расскажи конец этой истории. Что произошло, когда она сюда прибыла? Что она делала, куда делась? — Это ты можешь прочитать сам. Я вложила это в твою книгу. Больше я не собираюсь говорить, чтобы скрасить тебе ночь, разве что ты решишься мне помочь. Если тебе требуется тепло, то твои товарищи поделятся им.
Женщина указала за плечо Йамы. Он обернулся и, пораженный, увидел множество разных зверей, собравшихся у границы зеленоватого свечения оракула. Тут была небольшая стая страусов, их маленькие головки беспокойно вертелись на длинных шеях, перья обвисли от дождя. Дикие свиньи — пекари и тапиры стояли плотным стадом, плечом к плечу, одна самка разлеглась на голой скале и кормила парочку поросят. Два гигантских ленивца присели на корточки, обхватив лапами друг друга за мохнатые плечи, как влюбленные молодожены. Свесив вниз голову с тяжелыми рогами, в одиночестве стоял громадный буйвол; в его прекрасных больших глазах играли зеленые блики, две белые утки устроились на его широкой мускулистой спине. Стая рыжих лисиц сидела особняком, их длинные уши вытянулись вперед, напряженно вслушиваясь в звуки ночи. Кучкой сухих веток лежал богомол, повернув крохотную слепую мордочку к экрану. Тут же собрались и мелкие твари: мыши, горные даманы, кроты, казуары, кузнечики, извивающаяся масса степных гадюк. А впереди этой пестрой аудитории на сухом пятачке скалы лежала огромная львица, она напряженно смотрела в окно оракула, скрестив перед собой лапы с такими острыми когтями, что одним ударом она могла располосовать Йаме живот сверху донизу.
Все животные не смотрели на Йаму, а только в оракул. Одна львица, когда Йама на нее взглянул, на мгновение перевела на него свой горячий желтый глаз. Йама вновь повернулся к женщине и, вспомнив про дальний берег, спросил:
— Они что, пришли молиться?
— А разве не ты их собрал?
— Не думаю, нет, не знаю.
Как только он это проговорил, все животные встали, вытянули шеи, потрясли или покачали головами и затрусили в темноту. Осталась одна львица, она зевнула, показав клыкастую розовую пасть и большой розовый язык, лежащий между двух рядов белых зубов. Воздух наполнился глухим шумом, но таким низким, что Йама скорее ощущал его костным мозгом через подошвы, чем слышал ушами. Львица мурлыкала. Йама вспомнил кошек из замка и почесал ее за ухом. Она боднула его лбом и лизнула руку своим сухим шершавым языком.
Женщина в белом сказала:
— Мы можем приручить весь мир, ты и я. Только согласись, дорогой, и я открою тебе самые невероятные чудеса.
— Нет, — ответил Йама. — Ты более точная копия своей праматери, чем сама полагаешь. Тебе, как и ей, нужна власть, и для этой цели ты готова на все. Она начала войну, которую ты жаждешь прекратить. Я не стану ни твоим слугой, ни рупором.