А что стало с Мухой, когда затянулись раны? В силу умственного повреждения он не смог возвратиться к обязанностям слуги. Последние сорок лет жизни он провел в доме призрения. Грязная солома – его постель, жалкие объедки – его еда, которую он делит с крысами. Монахини в богадельне боятся его, аки самого Дьявола, ибо он целыми днями хватает себя за седалище, дабы унять призрачную боль от порки, которая накрепко врезалась ему в память, и кричит во весь голос:
– Ой, ой! Болит мой огузок, а стало быть, он существует. Том своей счастлив болью!
Из-за сих яростных воплей Муха сделался весьма популярным в городе развлечением, и богатые горожане щедро платили его тюремщикам, чтобы их допустили к нему на предмет поглядеть-позабавиться. Чаще всего Муха даже и не замечал этих восторженных зрителей. Но иногда он прерывал свои горестные стенания и объявлял;
– Сдается мне, я вас выдумал, господин хороший. Сейчас я отдумаю вас обратно, и вас не станет.
Считалось очень почетным, если к тебе обратились подобным образом. Женщины хвастались перед подругами на протяжении недель, а в кабаках и тавернах остряки пили за здравие Полоумного Метафизика.
Вот так и вышло, что Муха – слуга, мальчик для битья, душевнобольной – обрел славу при жизни и умер весьма знаменитым, вымысел королевского воображения, съеденный пролежнями целиком.
Стало быть, вот мой рассказ, быстрый, как щелчок по лбу.
А слушали вы или нет, мне это как-то по боку.
Пролог монаха
По завершении рассказа все долго сидят и молчат. Шут слушает, как скрипят винтики у них в мозгах. Они забывают. Еще пара секунд – и никто из них даже не вспомнит имен главных героев истории. Потом испаряется и сюжет, а потом – вообще все. Молчание распутывается клубком, и первым его нарушает Монах.
Монах: Какая варварская история!
Шут: Спасибо.
Монах: Храни нас Господь от подобных историй. В ней нет ничего поучительного, и нас она не затрагивает никаким боком.
(Шут молчит. Маска на конце его шутовского скипетра улыбается за него.)
Монах: Сейчас я расскажу историю, которая, думается, будет для вас поучительной…
Певцы-горлопаны: Лучше молчи, плешивый! Держи свои поучения при себе.
Монах: Культура, господа. Вот чего нам не хватает: Культуры. О чем, собственно, я и собираюсь сейчас рассказать. Может, вы даже, хотя сие очень сомнительно, что-нибудь почерпнете и для себя.
Монах складывает ладони в молитве:
– Небесная Муза, вразуми этих несчастных, дабы рассказ мой не вышел на свет мертворожденным, ибо скудны их умы и к восприятию слов поучительных не способны.
Певцы-горлопаны давятся смехом. Но Монах, сам довольный своей метафорой, невозмутимо оправляет рясу и начинает рассказ.
Рассказ монаха
Погоди, ненасытное Время, поумерь аппетит, не глотай дни и годы, дабы я сумел возвернуться в памяти к жизни прежней. Когда мы падем жертвой прожорливого едока – того, кто превыше всех деликатесов ставит нечистое сердце, – пусть мы пройдем благополучно через кишечник последнего Суда. [41]
Итак, жил во Фландрии один менестрель. Сочинял песни, играл на лютне и зарабатывал на кусок хлеба, развлекая богатых бюргеров Гента, Антверпена и Брюгге. Патроны его почитали себя ценителями искусства, вернее, стремились к тому, чтобы их почитали ценителями искусства, хотя, если по правде, в музыке не разбирались вообще. А ведь игра менестреля могла бы снискать благосклонный кивок Орфея, а то и спасти Марсия от заточенного ножа. [42]
Мне повезло встретиться с ним, когда он был в самом расцвете своих талантов. Я приехал в Брюгге, имея в виду поработать в тамошней знаменитой библиотеке (мой аббат, благослови его Боже, предоставил мне творческий отпуск для научных изысканий); я как раз подбирал материалы, необходимые для завершения моего теологического трактата «Pudendae Angelorum» [43], но меня отвлекли звуки музыки за окном. Мои сотоварищи-книжники продолжали работать, не обращая внимания на этот, по их выражению, кошачий концерт бродячих артистов. Однако я, благословенный с рождения идеальным слухом, распознал в незатейливой сей мелодии отзвук флейты Эвтерпы. [44] Отложив книги, я поспешил на Рыночную площадь.
41
Аллюзия на «Хронографию» Жервеза фон Узберга – спекулятивную историю, которая описывает конец света. В книге сильно влияние «Апокалипсиса». Фон Узберг представляет устрашающую фигуру Космического Обжоры, Колостамуса, который пожирает еще бьющиеся сердца и праведников, и грешников, без разбору. Сердца грешников удобоваримы и легко перевариваются, поэтому грешники навсегда лишены возможности возродиться физически; сердца праведников проходят нетронутыми сквозь пищеварительную систему Колостамуса, предвещая тем самым для праведных воскресение к вечной жизни. См. Мирна Паллет «Деизм и диета в средневековой Европе» (Кентукки, 1971). – Примеч. автора.
42
Марсий – сатир, дерзнувший состязаться в музыке с Аполлоном. Он проиграл и поплатился за дерзость: Аполлон заживо содрал с него кожу. – Примеч. автора.
43
Можно с уверенностью предположить, что трактат монаха несет на себе заметные следы влияния трудов Сергия Маврия, мистика, жившего в XII веке, и знаменитого аббата из Капуи. В «Анатомии ангелов», программном труде о физических аспектах сверхъестественных сущностей, Маврий утверждал, что силы небесные, то есть ангелы, являются гермафродитами, и что они размножаются не половым путем, а посредством обратного отсчета от бесконечности до нуля. Эта теория тут же породила жаркие споры, и ангельские материалисты (под предводительством Бальтазара Авиньонского) потребовали отлучить Маврия от Церкви как еретика; ибо учение Маврия предполагало, что всякий ангел, желающий обзавестись потомством, должен посвятить этому целую вечность, полностью сосредоточившись на этой задаче, и таким образом пренебречь своими прямыми обязанностями Восхваления Господа. Папа Бонифаций III созвал конвент, дабы решить эту проблему. Дандоло Фортунатус, выступивший на конвенте, убедительно доказал, что ангелам не надо считать, начиная от бесконечности, они могут начать отсчет с «любого числа, достаточно длинного в исчислении, чтобы покрыть пять акров пергамента». Фортунатус отметил, что «хотя подобный отсчет займет много времени по земным меркам, по космическим меркам это выйдет не дольше, чем две недели», и таким образом, ангел уже очень скоро сможет вновь приступить к исполнению своих прямых обязанностей. Подробнее см. Жак Ройтель «Le sexe controverse des anges», Etudes Medievales 23 (1982). – Примеч. автора.
44
В древнегреческой мифологии – муза, покровительница лирической поэзии и музыки. См. Гильом де Машо «Баллада к Музе»: Mais des IX fines dames qui donnent bonnour, Mon cuer Euterpe la tient en ardour. – Примеч. автора.