53] Да, мы давали столь громкие имена нашим незначительным стычкам. Но войны, что изменяют границы и гонят народ из родных краев, ведут самые обыкновенные люди, а не боги с Олимпа. Мир перекраивают толстые политиканы, что сидят, склонившись над картами, в безопасных укрытиях. Что же касается нашей так называемой битвы, это была просто кровавая бойня, без торжественных фанфар и «Тебя, Бога, хвалим!». Не было там и в помине высокого героизма, о котором слагают песни. Те, кто выжил, разбрелись по домам, и в ушах у них еще долго звучал плач соратников, в сущности, совсем мальчишек, и стоны раненых и умирающих, которые кричали «мама», а перед глазами стояли картины искалеченных тел их товарищей. Я находился на передовой, с остальными армейскими музыкантами. Вооруженные только дудками и барабанами, мы пали еще до первой кавалерийской атаки. Сам не знаю, как так получилось, что я не погиб. Я мало что помню. Помню только, как я зарылся в гору кровавых трупов, притворившись мертвым. Надо мною гремела битва, казалось, что далеко-далеко, а я лежал в беспамятстве, только изредка приходя в себя, а потом я открыл глаза и вдруг увидел прозрачное чистое небо и птиц, парящих в синеве. Я с трудом выполз из-под горы трупов, что как будто вцепились окоченевшими пальцами мне в одежду и не хотели меня отпускать. Я не решился подняться на ноги, я полз на брюхе, аки поганый змей, натянув на глаза капюшон, чтобы не видеть этого ужаса. Вот так, почти вслепую, пробрался я сквозь погубленные хлеба. Иногда я натыкался рукой или взглядом на какое-нибудь оружие, или на что похуже, хотя и старался смотреть только в землю прямо перед собой. У меня перед носом шмыгнула мышка-полевка и взобралась на колосок. Я остановился на пару минут или, может быть, пару часов, я не знаю, наблюдая за тем, как божья коровка пытается преодолеть препятствие в виде пальцев моей левой руки. Однако же все мои мысли были сосредоточены лишь на одном. Убраться подальше от этого места. И я полз, медленно придвигаясь вперед по прямой, то есть мне так казалось, что я ползу по прямой. Каждый дюйм был великой победой над страхом и изнеможением. И вот наконец я уткнулся в кусты ежевики. Я вышел к лесу. Вернее, не вышел, а выполз, как змей, или даже как жалкий червяк. Итак, вот он, лес. Но что это за лес? Я не знаю. Лес как лес, самый обыкновенный. Я почувствовал запах сырой земли. Осталось немного. Последний рывок. Корчась от боли, я кое-как сел, привалившись спиной к какому-то пню и держа на коленях сбитые в кровь руки ладонями вверх. Заснул я мгновенно. Спал как убитый. Без сновидений. Блаженное забытье. А потом пошел дождь, и я плакал вместе с дождем, горько плакал, что он меня разбудил. Но Жизнь – это такая привычка, от которой избавиться очень непросто. Изнывая от голода, я кусал грибы прямо с земли. Жадно заглатывал землянику, политую лисьей мочой. Хрупкие ягоды крошились в пыль или размазывались ароматным ничто у меня в руках. То немногое, что оставалось, я поглощал, давясь, словно Альбрехт в той басне. [54] Когда я доел все ягоды, но при этом нисколечко не наелся, я попытался собраться с мыслями и придумать, что делать дальше. Понятное дело, мне надо было переждать, пока не улягутся репрессалии. Стало быть, мне предстояло какое-то время прожить в лесу. Но смогу ли я продержаться на столь скудном питании? Не поспешит ли Душа покинуть истощенное Тело, которому не достанет сил, чтобы ее удержать? Мне бы очень этого не хотелось. Иди дальше, подсказывал внутренний голос. Иди вперед, или лучше ползи вперед, глядя в землю, а там посмотрим. Я не боялся волков. Они, без сомнения, уже насытились мертвечиной. И вот, скорчившись в три погибели, как горбун, прячущийся под папоротником, я углубился в чащу. Я даже не знаю, хромал я или нет. Спина, постоянно согбенная, болела нещадно. Можно представить, как я был счастлив, когда мне удалось наконец разогнуться, выпрямиться в полный рост и вновь обрести осанку, что приличествует человеку. Но я забегаю вперед. Я должен сперва рассказать, как я воссоединился с себе подобными. Однажды утром, после дождя, я заметил среди деревьев пятно неожиданно яркой зелени. Едва волоча сбитые ноги, я, как мог, поспешил в ту сторону и вышел из темного леса в сад неземной красоты. После долгих блужданий в чаще мой разум как будто заснул, уподобившись блаженному неразумению дикого зверя, но уже очень скоро стряхнул с себя оцепенение и воспринял упорядоченный мир подстриженных деревьев и розовых клумб, и расшифровал эти знаки, и понял их смысл. Сад был разбит с геометрической точностью, и эта четкая геометрия разогнала лесную мглу неведения. Я распрямился, превозмогая боль, и, подобно матросу с погибшего корабля, которого волны вынесли на необитаемый остров, не обозначенный ни на одной карте, обозрел сад, определяя отдельные его части и их соразмерность. Сама поляна представляла собой правильный круг. От окружности в центр шли семь тропинок, с интервалом через каждые тридцать ярдов. В центре круга был зеленый лабиринт из невысоких постриженных кустиков где-то мне по колено. Семь входов в лабиринт после замысловатых изгибов соединялись в единый выход, который вел на вторую внутреннюю поляну, где стоял двухэтажный дом. Не тратя времени даром, я прошел по лабиринту и постучал в дверь. Мне никто не ответил. Судя по первому впечатлению, люди здесь были, а если покинули дом, то совсем недавно. Тогда я подергал дверь и она оказалась незапертой. Я вошел в дом и, пройдя по короткому коридору, оказался в большой круглой комнате с высоким сводчатым потолком с перекрестными дубовыми балками. По внутренней стене шла каменная винтовая лестница на второй этаж. На втором этаже, как и на первом, из центрального зала, от центра к внешней стене, вело шесть дверей, равноотстоящих друг от друга. Все, кроме одной, были заперты. [55] Это было строение, во всех отношениях примечательное.
вернуться«Армия, призванная восстановить порядок в мятежных войсках, вышла из Брюсселя и разбила отряды мятежников, ослабленных болезнью, известной как Огонь святого Антония (болезнь крови, которую вызывает грибок, паразитирующий на ржаных колосьях). Солдаты победившей армии, которым не заплатили обещанную награду, принялись бесчинствовать в округе, пока их не разбила другая армия, призванная восстановить порядок в мятежных войсках, спешно отправленная из Брюсселя». (Перегрин Лонгфорд «Испанские Нидерланды», Оксфорд, 1974, стр. 89.) – Примеч. автора.
вернутьсяАллюзия на историю из «Собрания дураков» Ханса Вёгеля, книги, которая в свое время породила немало подражательных копий. Книга впервые увидела свет в 1494 году, отпечатанная в типографии Йохана Бергмана в Базеле, и своей популярностью была обязана в первую очередь малопристойным гравюрам Дюрера, нежели чем непосредственно тексту, достаточно сентенциозному. Дикая лесная земляника, обладавшая более тонким запахом и вкусом по сравнению с современными видами, в средневековом искусстве символизировала изысканные, но мимолетные наслаждения плоти; см., например, Уте Крёйе «Сад земных наслаждений» Босха: новый анализ», «Narragonia Review», LXXI, стр.49–95. – Примеч. автора.
вернутьсяВ этом саду нет ничего случайного: он устроен, согласно продуманным нумерологическим принципам.