Но куда подевалась лелеявшая традиции В. Кудирки и Й. Басанавичюса интеллигенция — ум и совесть нации? Мне кажется, она в глубоком шоке. Она все еще боится признаться, что здорово промахнулась и не тех князьков одарила своей патриотической невинностью. Ведь интеллектуалам, получившим образование и понимание жизни в двадцатом веке, не так просто внезапно воскреснуть и пробудиться в замызганной постели девятнадцатого века, тем более — понять, что виной всему она сама и выбранный ею супер патриотический, но чрезвычайно узкий и своекорыстный курс, совсем не похожий на серьезную политику и с каждым днем все больше и больше напоминающий заразу от беспутной любви.
Так в очередной раз элита нации предала свой народ: когда–то он ополячился, потом обрусел, обамериканился, а сейчас — объевропился. Нация противилась этим предательствам, рождая отряды самоотверженных светочей, которые напоминали литовцам, кто они такие и куда должны идти… Но сейчас и село в глубоком обмороке, оно стало для властителей Литвы камнем на шее!.
В качестве основной мысли моего вступления я хотел бы процитировать философа С. Шалкаускиса, который утверждает, что мы, литовцы, являемся нацией, которая никогда не была тем, чем бы могла быть. В 1990 году история в очередной раз подарила нам уникальный шанс для возрождения и национального расцвета, но из–за исторической ошибки, из–за глупых амбиций политиков, провинциальнога невежества и жадности государственных мужей, корчащих из себя аристократов, мы остались окраиной Европы, которую кормят политическим и всяким прочим дурманом, порождающим духовную немощь нации, стали провинцией, в которую без особого труда можно направлять все стоки, уже не очищаемые западным обществом.
Установилась странная двойственность: с одной стороны, современные политики всеми силами, не жалея миллионов, продолжают создавать миф о крепнущем государстве, а с другой, практической стороны, разваливают это государство до самого основания.
ПРИНЮХИВАЕМСЯ
Глас народа — глас Божий. Наконец он услышан. По его воле нас выбрали в Инициативную группу «Саюдиса». После первой разминки и робких речей ни у кого из нас еще нет никакой ясности. По чьему–то замыслу мы должны что–то совершить, что–то улучшить, что–то объяснить народу. Но по какой–то причине эта неопределенность светилась в глазах некоторых членов группы сильным допингом. Поначалу мне показалось, что это опьянение уже не стесненной никакими правилами свободой. Она горячила людям мозг, растворяла ответственность и уважение к иным мнениям. Она была несколько искусственной, требовавшей, чтобы в кармане имелся про пуск, поэтому в наших первых протоколах пестрели только лозунги, клятвы и россыпи романтических обещаний, почему–то называвшихся «мировой практикой». Каждый член группы изо всех сил старался быть увиденным, услышанным, выделенным среди прочих. «Так начинается любой заговор неполноценных деятелей», — записал я тогда в своем дневнике и, как потом оказалось, ничуть не ошибся.
Уже в первые дни среди молодежи выделялся Арвидас Юозайтис. На его доме в районе Жверинаса[1], словно на здании какого–то посольства, постоянно развевался триколор. Юозайтиса неизменно сопровождал кружок каких–то неизвестных людей. Сам он был строг, ироничен, категоричен. Но, помимо всех положительных и отрицательных качеств, в нем еще таилось что–то очень еврейское. В каждом выступлении, в каждом деле он умел придать себе необычайно большое значение, превознести себя. Хотя, услышав похвалу, отзывался на нее неохотно, с некой само иронией, как будто сочинял еврейский анекдот, но стоило кому–то подыграть этой его «самоиронии» кончено, Юозайтис становился непримиримым врагом этого человека. Как говорил один остряк: задень еврея в Москве, его дух не простит тебе и во Владивостоке.
Такое его поведение многим не нравилось, ему за это даже намяли бока, а с А. Снечкусом они сцепились, как джентльмены ринга, — до первой крови. Мне это казалось ребячеством. У меня уже был конфликт с этим необыкновенно амбициозным человеком, поэтому я старался не обращать на него внимания, но иногда не выдерживали советовал:
— Арвидас, политик должен научиться прощать другим хотя бы собственные прегрешения.
Такие замечания приводили Юозайтиса в бешенство. В то же время он через своих друзей и соседей долго искал возможность со мной познакомиться. В конце концов мы встретились на семейном празднике Стасиса Буткуса, директора комбината древесных плит в КазлуРуде. Арвидас был очень учтив и старался нам понравиться. Он подарил мне свой автореферат о незначительном событии 1918 года, касающемся отношений В. Капсукаса–Мицкявичюса с Москвой, которое, по его мнению, советские историки трактовали неправильно. Вручая мне свой ТРУД, Юозайтис похвастался: