«Прежде всего о наших задачах. Впереди снова Мурманск. В десять тридцать в среду севернее Исландии у нас рандеву с конвоем из Галифакса. В составе конвоя восемнадцать судов — все крупные, быстроходные суда, со скоростью хода пятнадцать узлов и более. Это наш третий конвой, идущий в Россию, — эф-эр-семьдесят семь. На судах — танки, самолеты, авиационный бензин и нефть. Больше ничего.
Не хочу пытаться уменьшить ожидающие нас опасности. Вам известно, в каком отчаянном положении сейчас находится Россия, как остро нуждается она в оружии и топливе. Можете быть уверены, что это известно и немцам. Их агенты наверняка уже узнали характер грузов и дату отправления конвоя. Нацисты не остановятся ни перед чем, чтобы помешать конвою пройти в Россию.
Я никогда не пытался обмануть вас. Не сделаю этого и сейчас. Нам поставили трудную задачу. Наше преимущество — скорость и внезапность. Мы попытаемся прорваться прямо мимо Нордкапа.
Против нас четыре главных фактора. Вы уже заметили, что погода изо дня в день ухудшается. На этот раз мы, кажется, попадем в шторм, необычный даже для Арктики. Возможно, это помешает немецким подводным лодкам напасть на нас. Но это, повторяю, только возможно. В то же время такая погода, возможно, будет означать для нас потерю некоторых малых кораблей охранения — у нас нет времени ожидать улучшения погоды. Конвой эф-эр-семьдесят семь задерживаться не может. А это почти наверняка значит, что авианосцы не смогут обеспечить нам истребительное прикрытие».
«Черт возьми, — думал Николас. — Командир совсем утратил чувство меры. Он наверняка добьет остатки боевого духа у моряков. А ведь этот боевой дух и без того невысок. Зачем же…»
«Во-вторых, — спокойным голосом продолжал Вэллери, — спасательных судов в конвое не будет. На остановки для спасения людей времени нет. К тому же вам известно, что произошло со «Стокпортом» и «Зафаараном». Попытки подбирать людей приведут к еще большим жертвам.
В-третьих, насколько нам известно, на семидесятой параллели действуют две или, возможно, три немецкие «волчьи стаи». Из донесений наших агентов в Норвегии ясно, что немцы сосредоточили в этом районе крупные силы бомбардировочной авиации.
Наконец, у нас есть основания предполагать, что противник готовится выслать «Тирпиц». Мне нет необходимости рассказывать вам, что это значит. Немцы могут рискнуть этим кораблем, чтобы не дать пройти конвою. В адмиралтействе предполагают, что они так и поступят. На последнем отрезке пути главные силы флота метрополии, в том числе, возможно, авианосцы «Викториес» и «Фьюриес», а также три крейсера будут идти параллельным с нами курсом на удалении, равном двенадцати часам хода. Этого случая в адмиралтействе ждали давно, и мы сыграем роль приманки в ловушке…
Возможно, что события развернутся совсем не так, как мы ожидаем, и самые лучшие планы иногда рушатся. Может быть, ловушку не удастся захлопнуть вовремя. Но конвой должен пройти. Если нельзя будет обеспечить прикрытие конвоя с авианосцев, это должен сделать «Улисс». Вы понимаете, что это значит. Надеюсь, что я изложил все предельно ясно.
Знаю, что требую почти невозможного. Знаю, чувство безнадежности и горечи сжигает ваши сердца. Кому, как не мне, знать, через какие испытания вы прошли и как нужен вам отдых. Его вы получите. Всему экипажу корабля разрешен десятидневный отпуск после возвращения в Портсмут восемнадцатого числа. Затем отправимся на ремонт в Александрию. Но пока… Я знаю, что это покажется вам бесчеловечным… Пока я прошу вас пройти снова все испытания, испытания, возможно, более тяжелые, чем прежде. Иного выхода нет…
Никто не имеет права требовать от вас выполнения этой задачи. Нет такого права у меня… Но я знаю, что вы исполните свой долг, не подведете меня. Я уверен, что «Улисс» успешно завершит переход. Желаю всем удачи, и да благословит вас бог».
Динамики умолкли, и на корабле воцарилась мертвая тишина. Люди сидели не двигаясь. Старались не смотреть друг на друга. Казалось, каждому хотелось остаться наедине с самим собой, обдумать сложившееся положение.
Часы в лазарете громко отстукивали минуты. Тяжело вздохнув, Николас тихонько прикрыл дверь в стационар, включил свет и посмотрел на стоявшего рядом Брукса.
— Ну как, Джонни? — ласково спросил Брукс.
— Не знаю, сэр, не знаю. — Николас покачал головой. — Сначала я думал, что Вэллери пытается сгустить краски, напугать людей. К моему удивлению, он именно так и сделал. Наговорил всяких страстей — и штормы, и «Тирпиц», и стаи подводных лодок… — Николас вдруг умолк.
— Значит, напугал вас? — спросил Брукс.