Четырнадцатая эскортная группа конвойных авианосцев — или, вернее, то, что от нее осталось — находилась теперь на расстоянии двух миль от конвоя. Тиндэл, выйдя на мостик, крепко выругался, когда заметил, что среди кораблей недостает авианосца и тральщика. На «Стирлинг» передали гневный запрос, почему командир корабля не выполнил приказа и где находятся отсутствующие корабли.
Замигал ответный семафор. Тиндэл угрюмо выслушал Бентли, зачитавшего текст ответа. На авианосце «Рестлер» прошлой ночью вышел из строя руль. Даже за мысом Ланганес шторм около полуночи усилился, подул сильный северный ветер. Несмотря на наличие двух винтов, «Рестлер» почти полностью потерял управление и, пытаясь в условиях нулевой видимости удерживаться на месте, продвинулся вперед слишком много и сел на мель у банки Вейль во время наивысшей точки прилива. Корабль все еще сидел на мели, а тральщик «Игер» дежурил около него, когда остальные корабли вскоре после рассвета ушли на соединение с «Улиссом».
В течение нескольких минут Тиндэл сидел молча, потом продиктовал текст радиограммы на «Рестлер», но, поразмыслив, стоит ли нарушать радиомолчание, отказался от своего первоначального намерения и решил, что нужно самому все посмотреть. Ведь до «Рестлера» было всего три часа ходу. Тиндэл распорядился передать на «Стирлинг» капитану 1 ранга Джефферису: «Примите командование эскортной группой. Вернусь утром». Затем адмирал приказал Вэллери идти обратно к мысу Ланганес.
Вэллери кивнул и отдал необходимые распоряжения. Он был очень расстроен и озабочен, но всеми силами старался скрыть свои чувства. Меньше всего он волновался за себя, хотя хорошо знал, что тяжело болен, но никому не признавался в этом. В душе он был тронут той готовностью, с которой подчиненные ему офицеры старались облегчить ему работу.
Вэллери беспокоило состояние людей на корабле. Ведь они были явно не способны выполнять какую-либо работу, вынести этот страшный холод и тем более вести корабль в столь трудных условиях в Россию. Вэллери подавляли и неудачи, преследовавшие корабли с момента их выхода из Скапа-Флоу. Все это ничего хорошего не предвещало, и Вэллери не строил никаких иллюзий относительно того, что ждало их впереди. И пожалуй, больше всего Вэллери беспокоил Ралстон — высокий, белокурый скандинав с голубыми глазами. Никто на корабле не дружил с ним. Никто не понимал его, и он держался особняком. Если не считать воспоминаний, то у Ралстона, собственно, не оставалось ничего, за что он должен был бы идти в бой. Но он был одним из самых надежных матросов «Улисса». Решительный, знающий и способный найти выход из любого трудного положения. И вот этот человек снова под арестом, причем ни один здравомыслящий и честный человек не мог бы сказать, что Ралстон этого заслужил.
Именно содержание Ралстона под арестом и волновало Вэллери. Вчера вечером Вэллери воспользовался штормовой погодой и приказал освободить Ралстона. Но главный старшина корабельной полиции Хастингс, превысив свои полномочия, во время утренней вахты снова посадил Ралстона в карцер. Младший командный состав корабельной полиции никогда не отличался гуманностью, терпимостью и добротой в отношении к людям вообще и к рядовым матросам в особенности. Такова уж служба этих людей. Но даже среди них Хастингс выделялся в худшую сторону. Это был не человек, а машина; человек, лишенный человеческих чувств. Если бы Хастингс не был осторожным, его могла бы постичь такая же участь, как и главного старшину корабельной полиции с «Блю Рейнджера», которого все так не любили на корабле. Тот, ничего не подозревая, вышел как-то поздно вечером прогуляться по палубе и…
Вэллери тяжело вздохнул. Как он уже объяснил Фостеру, он был связан ранее принятым решением. Командир отряда морской пехоты капитан Фостер и его сержант Эванс жаловались, что морских пехотинцев занимают несением караульной службы, в то время как они остро нуждаются в отдыхе. Лично Вэллери сочувствовал Фостеру, но не мог отменить своего приказа по крайней мере до того момента, пока старпом и помощник не разберутся во всем и не переведут Ралстона под домашний арест…