Вэллери с тревогой осмотрел мостик.
«До чего же точен огонь противника! Интересно, попал ли в цель хоть один снаряд «Улисса»? — размышлял Вэллери. — Наверное, нет, а теперь это и вовсе невозможно. Невозможно потому, что «Улисс», все еще мчавшийся в тумане на зюйд-ост, был совершенно слепым: оба радиолокатора вышли из строя. И что еще хуже — все посты управления огнем бездействуют и ввести их в строй невозможно. Если так пойдет и дальше, — подумал он с усмешкой, — то нам понадобится только набор кошек и абордажные сабли. В современном морском бою, даже если главный калибр действует, корабль в таком положении по существу не боеспособен».
Обмен залпами прекратился. На мостике воцарилась мертвая тишина. Слышен был только глухой рокот бурлящей за бортом воды, гул котельных воздуходувок, монотонный раздражающий писк гидролокатора. Но все эти звуки только подчеркивали наступившую тишину.
Вэллери заметил, что все выжидающе смотрят на адмирала. Старина Тиндэл бормотал что-то себе под нос. Его посеревшее, изможденное, покрывшееся пятнами лицо было все еще обращено туда, где лежали куски тела раздавленного артиллериста. Казалось, это зрелище загипнотизировало Тиндэла. А может быть, он думал об искалеченной радиолокационной антенне?.. Дошло ли до его сознания, что означали для «Улисса» потеря радиолокатора и выход из строя центральных постов управления огнем? Вэллери долго разглядывал лицо адмирала и наконец понял: дошло.
«Мостик, вызывает радиорубка. Мостик, вызывает радиорубка…»
Все встрепенулись и, повернувшись к динамику, напряженно прислушались… Все, кроме Тиндэла. Он по-прежнему сидел неподвижно, с печально устремленными вниз, но ничего не видящими глазами.
«Донесение с «Вектры». Первое донесение. Получено в ноль девять пятьдесят две…»
Вэллери посмотрел на свои часы: «Всего шесть минут назад! Удивительно!»
«…Текст донесения: «Контакты. Контакты. Три. Повторяю: три. Исправляю — пять. Много подводных лодок впереди и на траверзе. Атакую».
Все снова перевели взгляд на Тиндэла. Было ясно, что это он, Тиндэл, и только он несет ответственность за решение — принятое им вопреки советам старшего офицера — оставить конвой беззащитным. Внутренне Вэллери даже восхищался действиями противника, искусно поставленной им приманкой, выбором подходящего момента для нажатия на спусковой механизм капкана. Как будет вести себя старина Тиндэл в этот кульминационный момент, увенчавший целую серию просчетов?.. Просчетов, за которые обвинять его было бы несправедливо… Тем не менее с него спросят за это. Металлический голос динамика прервал размышления Вэллери:
«Текст второго донесения: «Атакую подводные лодки противника глубинными бомбами. Одно судно торпедировано, тонет. Танкер торпедирован, поврежден, на плаву, управляем. Прошу указаний. Прошу поддержки. Срочно. Срочно».
Щелчок. Динамик выключили. Вновь на мостике воцарилась неестественно напряженная тишина. Прошло пять секунд, десять, двадцать… Все замерли. Каждый смотрел куда-то в сторону, избегая взгляда других.
Неуклюже, медленно Тиндэл спустился со своего высокого табурета. Его движения были вялыми, нерешительными, движениями очень пожилого и очень уставшего человека. Сильно прихрамывая, он направился к двери. Правой рукой, забинтованной бросающимся в глаза белоснежным бинтом, он поддерживал свою сломанную в запястье левую руку. Весь его облик являл собой какое-то странное неправдоподобное величие. На его ничего не выражающем лице появилось очень отдаленное подобие слабой улыбки. Он заговорил, но не громче, чем если бы разговаривал вслух с самим собой:
— Я плохо себя чувствую, — пробормотал он. — Пойду вниз.
Крайслер, не такой уж ребенок, чтобы не понять трагедии адмирала, поспешно открыл дверь и поддержал Тиндэла, когда тот споткнулся у комингса. Обернувшись, адмирал бросил через плечо быстрый умоляющий взгляд на Вэллери и виновато улыбнулся, когда заметил, как тот сострадательно кивнул ему в ответ. Подойдя к трапу, адмирал и матрос осторожно спустились с мостика.
Развороченный, покореженный взрывной волной мостик как-то сразу опустел: старина Тиндэл, когда-то бодрый, жизнерадостный, не поддававшийся никаким печалям, ушел. Оставшихся на мостике угнетала в этот момент не столько быстрота и степень поражения, сколько сознание того, что они теперь одиноки и беззащитны.
Молчание, как и всегда, первым нарушил Брукс. Медленно покачав головой и словно вспомнив что-то, он сказал:
— Пойду вниз, посмотрю, что можно предпринять.