— Хартли?
— Есть, сэр.
— В башне пахнет ромом.
— Да, сэр. Я тоже почувствовал, — весело и невозмутимо ответил Хартли, — пахнет ромом. Но вы не беспокойтесь, сэр. Половина людей на корабле собирает свои порции рома и приберегает их для часов боевой вахты.
— Абсолютно запрещено уставом, старшина, и вы знаете это не хуже меня.
— Знаю, сэр. Но это никому не вредит. Ром согревает их, а если он еще и прибавляет храбрости, то тем лучше. Помните, как тогда носовая многостволка сбила двух «юнкерсов»?
— Конечно помню.
— Ребята были здорово выпивши. А иначе, черта с два сбили бы… А теперь, сэр, бывает так, что им совершенно необходимо выпить…
— Может быть, вы и правы, старшина. Я особенно-то и не осуждаю их. И не думайте, что мне стало известно это только теперь, — добавил он, весело засмеявшись. — Я знаю об этом давно. Однако в этой башне пахнет, как в заправском баре…
Они побывали в третьей башне, потом в снарядном погребе под ней. Куда бы ни заходил Вэллери, люди, после того как он задавал им несколько вопросов или говорил несколько ободряющих слов, чувствовали себя лучше, их настроение заметно поднималось. Личное общение с этим человеком оказывало на людей какое-то необъяснимое воздействие. Медленно, но неотвратимо уныние, апатия и безнадежность уступали место бодрости и решимости, пусть даже отчаянной решимости. Эта непостижимая метаморфоза поражала Николаса все больше и больше. Он был абсолютно уверен, что и физически и морально люди давно уже переступили красную черту…
— Николас, что с вами? — раздался встревоженный голос Вэллери.
— О, есть, есть, сэр, — отозвался Николас, энергично тряхнув головой, как бы отмахиваясь от нахлынувших мыслей. — Просто витаю в облаках. Теперь куда, сэр?
Они побывали в котельных и машинных отделениях, в главном посту живучести, на постах аварийных партий, в коммутаторном отделении, в отделении низковольтных агрегатов и во многих других помещениях и постах, не пропуская даже самых отдаленных и самых труднодоступных уголков, если Вэллери был уверен, что по боевой тревоге в них находится хотя бы один человек.
Во время спуска в машинные и котельные отделения они подвергались неприятному воздействию большого перепада давления и температуры: звенело в ушах, ломило барабанные перепонки, а раскаленный воздух ударял в лицо с такой силой, что захватывало дыхание. Во время пребывания в первом котельном отделении Николас настоял на том, чтобы Вэллери отдохнул хотя бы несколько минут. Его посеревшее лицо и учащенное дыхание говорили о том, что он очень болен и невыносимо устал.
Через некоторое время Николас заметил, что Хартли шептался с кем-то в дальнем углу котельной. Потом увидел смуглого кочегара-крепыша с синяками на щеках и еще не опавшей опухолью под глазом, который твердой походкой подошел к Вэллери сзади и поставил перед ним стул-раскладушку.
— Присядьте, сэр, — громовым голосом предложил он.
— Спасибо, спасибо, — смущенно пробормотал Вэллери и опустился на стул. Подняв глаза, он застыл от удивления. — Райли? — И перевел взгляд на главного старшину котельных машинистов Хендри. — Что, он все-таки выполняет свои обязанности, а?
— Его никто не заставляет, он сам, — ответил Хендри, смутившись.
— Большое спасибо, Райли, — искренне поблагодарил Вэллери.
Он еще раз с любопытством посмотрел на Райли, потом снова перевел взгляд на Хендри и вопросительно поднял брови.
Хендри покачал головой.
— Просто не знаю, что вам сказать, сэр. Он человек со странностями, всегда выкинет какой-нибудь номер. Он может не моргнув глазом свернуть кому-нибудь шею и в то же время нежно ухаживает за котятами и хромыми собаками. Если у кого-то окажется птичка с подбитым крылом, Райли как раз тот человек, который возьмет на себя заботу о ней. Но он очень плохого мнения о своих собратьях, сэр.
Не говоря ни слова, Вэллери вяло кивнул головой, откинулся на спинку стула и устало закрыл глаза. Николас наклонился к нему и тихо, но настойчиво предложил:
— Сэр, почему бы не прекратить этот обход? Вы же убиваете себя. Неужели нельзя закончить его позднее?
— Боюсь, что нельзя, мой мальчик, — ответил Вэллери. — Это трудно понять, но «позднее» может оказаться слишком поздно. — Повернувшись к Хендри, он спросил его: — Итак, старшина, вы полагаете, что все будет в порядке?
— О нас не беспокойтесь, сэр, — ответил Хендри. Его голос был одновременно и сердитым и нежным. — Вы бы лучше позаботились о себе, сэр, а кочегары вас не подведут.
Вэллери с трудом поднялся с низкого стула и нарочито бодро обратился к Хендри: