— Спасибо, — не дал ему договорить Вэллери и, не раздумывая, принял полотенце. — Большое спасибо.
Несмотря на заботливую помощь Петерсена, утомительный подъем по нескольким трапам на верхнюю палубу доконал Вэллери окончательно: он еле передвигал ноги.
— Сэр! Это самое настоящее безумие, — выпалил отчаявшийся Николас. — Простите, я хотел сказать другое, но… Нет, дальше так продолжаться не может. Сейчас же пойдемте к Бруксу. Прошу вас, сэр. Ради бога!
— Да, да. Хорошо, — прошептал, соглашаясь, Вэллери. — Во всяком случае, Брукс — это наш следующий порт назначения.
До двери в лазарет оставалось сделать всего несколько шагов. Вэллери настоял на том, что он поговорит с Бруксом наедине. Когда через некоторое время Вэллери вышел на палубу, он выглядел намного лучше, шаги его стали более легкими. И он, и шедший за ним Брукс широко улыбались. Подойдя к Бруксу, Николас тихо попросил:
— Дайте ему чего-нибудь, сэр. Он, ей-богу, убивает себя!
— Я уже дал ему немного, — ответил Брукс, улыбаясь. — Я понимаю, что он убивает себя. И он это понимает. Но и он, и я знаем, почему это происходит, и он знает, что мне известно, почему так происходит. Так или иначе, но ему сейчас лучше, не беспокойся, Джонни.
Николас стоял на верхней площадке трапа и ждал, пока командир и другие поднимутся наверх. Когда Вэллери переступил последнюю ступеньку, Николас отошел было в сторону, но командир взял его под руку и, пройдя немного вперед мимо торпедной кладовой, кивнул в сторону стоявшего неподалеку Карслейка. По боевой тревоге он возглавлял аварийную партию. Его лицо, все еще перевязанное бинтами, выражало дикую злобу, а пристальный взгляд помутневших глаз был совершенно неузнаваем. Вэллери покачал головой, вяло улыбнулся и, обращаясь к Николасу, спросил:
— Что, у Карслейка секретное совещание, а? Ничего, ничего, Николас, не беспокойтесь. Если кто-нибудь и должен беспокоиться, так это я.
— В самом деле, сэр? Но почему?
Вэллери снова покачал головой:
— О, причин много: ром в артиллерийских башнях, сигареты в центральном посту и вот теперь прекрасное старое виски в бутылке с надписью: «Лизол». Я, грешным делом, подумал, что доктор Брукс собирается отравить меня… Славная смерть была бы, а? Чудесное виски, Николас. Тысячу извинений за то, что Брукс потревожил наши личные запасы.
Николас густо покраснел; заикаясь, начал просить извинения, но Вэллери резко остановил его:
— Забудем это, мальчик, забудем. Страшного ничего не произошло. Интересно только, что мы обнаружим еще: опиумный притон на шпилевой палубе или, может быть, танцующих красавиц во второй башне?
Но ни в этих, ни в других местах они не нашли ничего, кроме холода, страдании и истощения от недоедания. Тем не менее везде, где побывал Вэллери, люди становились бодрее и даже как-то согревались. Зато сам Вэллери да и все сопровождавшие его устали до предела. Николас чувствовал, что ноги его стали как резиновые и сами собой подкашивались. Он непрерывно дрожал и от холода, и от усталости. Как Вэллери находил в себе силы продолжать этот убийственный обход — для Николаса было неразрешимой загадкой. Даже здоровяк Петерсен начал сдавать, не столько оттого, что помогал командиру, сколько от бесконечного откручивания и накручивания замерших задраек и болтов на дверях и люках.
Поднявшись из снарядного погреба первой носовой башни, Николас прислонился к переборке и, тяжело дыша, умоляющими глазами смотрел на командира. Вэллери заметил этот взгляд, понял его и, улыбаясь, закивал головой.
— Сейчас закончим, мальчик. Осталась только шпилевая палуба. Там, наверное, никого нет, но надо все-таки взглянуть.
Они медленно обошли вокруг шпилевой машины и двигателей, направились дальше в нос, через аккумуляторное отделение, шкиперскую, мастерскую электриков, мимо карцера и подошли наконец к закрытой на замок малярной кладовой — самому переднему помещению в носовой части корабля.
Вэллери вытянул руку, символически коснулся ею двери малярки, устало улыбнулся и, повернувшись кругом, начал обратный путь. Проходя мимо карцера, Вэллери скорее механически, чем с каким-либо намерением, заглянул внутрь через слегка приоткрытый смотровой иллюминатор. По инерции он уже сделал следующий шаг, но вдруг остановился как вкопанный, повернулся назад и открыл смотровой иллюминатор настежь.
— Что это такое? — изумленно воскликнул он. — Ралстон! Какого черта вы здесь?
Ралстон улыбнулся. Даже через толстое стекло иллюминатора чувствовалось, что это была вовсе не радостная улыбка: взгляд его голубых глаз говорил совсем о другом. Ралстон указал рукой на закрытую решетку и дал понять, что ничего не слышит.