Поэт в другом окне ведет себя в рифму,
как ему и положено.
Он курит не зажигая света и глядя в окно.
Возможно, ему передаются чувства Хозяина.
Такое с Поэтом стучалось не раз.
Это у него профзаболевание.
Порой он чувствует себя радаром.
Или локатором.
Или приемником.
Поэту, прямо скажем, неважно.
Поэму он дописать не может.
Он вспоминает юность.
Все лучшее в ней вспоминает с горечью.
И все худшее — с горечью еще большей.
Он думает о корабле.
Ему жаль парусника.
«Какая у корабля пошлая судьба», — думает Поэт.
Коты у трубы умываются.
— Когда корабль в рейсе, мышей на нем нет, — говорит Босый.
— А как же крысы, бегущие с тонущего корабля? —
спрашивает Мардарий.
— Раньше не было — теперь разведутся, —
резонно замечает Мурзик.
9. ПЛЯСКА
Хоть мы не пьем и не воруем,
Жизнь то взаймы, а то внаем…
А мы ее отлакируем
И штофной тканью обобьем!
Она отходчива, судьбина,
И на изломе горяча.
А мы ее — за середину
И в сауну да за плеча!
Она неласкова к забаве
В сугубом облике своем.
А мы ее слегка разбавим
И по фужерам разольем…
Как будто труд — синоним жизни,
Она ишачит за гроши.
А мы ее весельем сбрызнем
И микрофоном оглушим.
Она вычерчивает график,
Пока доверчиво ты спишь;
А мы ей капельку потрафим, —
Красиво жить не запретишь!
Художник — Рок; что б ни наляпал,
Не нам судить, не нам встревать.
И на прикол, а не на якорь
Пора — проспали мы… — вставать!
А романтические бредни
Почти что значатся в меню,
И на обед, а не к обедне
Не премину — повременю…
Стоит корабль, томимый жаждой.
Сентиментальничать старо;
Открыто всякому и каждой
Его кабацкое нутро;
С утра и есть, и пить готова
Его пиратская братва,
И призрак паруса — обнова
Ему воистину нова…
На палубу ложатся тени
Домов, в единый сращены,
И лица комнатных растений
К нему сквозь сон обращены.
Направо дом и дом налево,
И над ленивою волной
Три мачты голые — три древа
Обугленных грозой одной.
Отлакирован и подкрашен,
Поваплен парусник, помыт,
Гальванизирован… — Так спляшем!
Тромбон в тоске, пожарник спит! —
От ресторанного уюта
От киля дрожь до самых рей,
И пробегается до юта,
Припомнив молодость, Борей.
«Уже и молодость со стажем…» —
Проходит старый капитан.
И музыка в разгаре. — Спляшем!
А что потом, то по пятам… —
Танцуют дяденьки и дамы,
Танцуют тетки и юнцы,
Иллюминаторы и рамы,
Все клюзы, шканцы и концы…
Танцуют ихние и наши,
Чужие, здешние, свои.
И музыка в ударе. — Спляшем!
Ну, сухопутные, смотри! —
Мы нитроглицерины — в пену!
А валидолы мы — в валы!
Уже и море по колено,
И океаны до полы.
Уже танцуем мы и сами,
И приступает — в такт — река,
Пока под всеми парусами
Над нами мчатся облака…
Точно чаечки летят
табака,
Пляшет старый капитан
кабака.
Дочки, матери, подвиньтесь,
отцы!
Переделаем на сауны
дворцы!
Мореплаватель, поплавал
от души;
Все ты пел — а вот поди,
попляши.
Из-под ног уходит пол,
из-под рук
Судовой журнал… меню…
шире круг!
Птица-тройка, птица-шейк, птица-рок,
Тесновато, низковат потолок;
Помещение под пляс не ахти,
Только пляшет капитан — не уйти!
Был да вышел, был да сплыл, был таков.
Не жалеет капитан каблуков.
Шире круг! А круг-то уже на треть:
Вся обслуга прибежала смотреть.
Только б му-зы-ка не под-ве-ла…
Был-то кок — а вот поди ж, повара!
Было, выбыло, и нет ничего,
Был старпом… а бармен: «Я за него!»
— Одышись ты. Отдохни. Погоди.
— Спляшем, душенька, чай, жизнь впереди!