— О, идиот! Я показывал по-другому.
Шимана переводят на земляные работы. Во дворе мастерской они вместе с механиком Жабенко роют канаву. Стоп! Наткнулись на электрокабель. Один мимолетный взгляд друг на друга — и Жабенко засыпает кабель землей. Моряки садятся отдохнуть. Но конвоир уже тут как тут.
— Опять сидеть? Работать, работать! Бистро, бистро! — Он замахивается автоматом.
Моряки «в испуге» вскакивают, хватают кирки и начинают лупить по кабелю. Сноп искр! Конвоир в ужасе кричит:
— Стоп!
Но уже поздно. Кабель перебит до основания. Мастерская встает почти на двое суток. Виновных нет. Никто не знал, что в этом месте проходит кабель…
Машинист Володя Андреев меняет с мастером в деревообделочном цехе циркульные пилы. Проявляет сметку и дисциплину.
— Можешь менять пилы сам? Мне надо уйти на час, а простаивать нельзя. Эй, Вальтер, присмотри за ним, — говорит мастер конвоиру и уходит.
Володя меняет пилы. Он устанавливает их режущими кромками зубьев в обратную сторону. Включает ток, все пилы разлетаются на куски. О, идиот! Они ничего не соображают, эти русские. Тупы, как бревна. Из-за них мастер должен получить выговор, а может быть, его обвинят в саботаже. Ведь он ушел…
Интернированные продолжают «трудиться». Они сыплют песок в буксы вагонов, ломают станки, разбивают ящики с ценным грузом, суют гвозди в машины, обрывают, где возможно, провода… «Тянут резину» с выполнением приказаний. С виду исполнительные, дисциплинированные, только и слышишь от них: «Зер гут. Яволь! Айн момент!» — а работа почему-то не двигается.
…Москву отстояли. Ленинград героически обороняется. Об этом знают все интернированные, но настроение у людей подавленное. Знают моряки и о том, что пали Севастополь, Одесса, гитлеровцы прорываются к Волге, лезут к Баку… Газеты все еще полны сообщениями о победах на суше и на море. Бородатый капитан Прин, потопивший английский крейсер «Роял Оак», сейчас получил еще одну награду — брильянтовый крест с дубовыми листьями — и весело улыбается со страниц газет.
Партийное бюро внимательно следит за настроением людей. Надо как-то отвлечь их от тяжелых мыслей, занять чем-нибудь… Чем, как? Сейчас трудно сказать, у кого первого зародилась мысль создать курсы штурманов двухсоттонников и механиков третьего разряда, но такие курсы были созданы. Теперь, в хорошую погоду на плацу, а вечером в камерах, занимаются по захваченным с судов учебникам матросы и кочегары. Матросов консультируют капитаны, кочегаров— старшие механики. Учатся серьезно. Придется держать экзамены. Комиссия уже готовит экзаменационные вопросы. А через несколько месяцев наступает и день самих экзаменов. Ничего, что председатель комиссии Балицкий, капитаны Богданов, Новодворский и наши «деды» Долженко и Устинов не имеют на рукавах золотых нашивок, ничего, что на ногах деревянные колодки и безумно хочется есть. Со всею строгостью спрашивает комиссия. По-настоящему волнуются экзаменующиеся. И по-настоящему радуются, когда им вручают свидетельства — не отпечатанные, а написанные чернилами на серой тетрадочной бумаге с четкой надписью вверху: «Подлежит обмену на диплом в конторе капитана Ленинградского порта». Ленинградского? Вернемся ли? Вернемся, ребята, будете еще плавать, надейтесь, не опускайте голов.
И действительно, по возвращении на Родину бывшие матросы Кузнецов, Сныткин, Леонов, Люсков, Атарщиков, Козодеров и многие другие получили дипломы штурманов двухсоттонников и механиков третьего разряда. Вюльцбургская комиссия была признана правомочной.
К капитану Дальку, секретарю подпольной партийной организации, подходит Мудров. Лицо у него необычно серьезное.
— Савва Георгиевич, — говорит повар, — я не знаю, можно ли, но, если можно, примите меня в партию. Мне кажется, сейчас самое время…
— Почему самое время?
— Если умирать — то коммунистом. Ведь другой-то веры у меня нет.
— Зачем же умирать? С этим торопиться не надо.
— Ну, все равно…
— Посоветуюсь с товарищами, Миша. Возможно, в кандидаты и примут.
— Возможно? Вы считаете, что я недостоин?
— Я этого не сказал, но решить один, принять тебя или нет, не могу. Есть порядок. Подожди немного. Думаю, что примут.
— Пожалуйста, Савва Георгиевич. Заявление писать?
— Никаких бумаг не надо.
На следующем совещании партийная тройка принимает Мудрова в кандидаты Коммунистической партии.
— Билет мы тебе вручить не можем, но считай, что ты его получил… Все остальное, когда вернемся на Родину. Будь достоин этого звания, Мудров. Оно ко многому обязывает, — торжественно произносит Дальк.