— Давай входи.
Наянов сидел, плотно втиснувшись в деревянное вращающееся кресло. Оно было явно мало для него и жалобно скрипнуло, когда он повернулся ко мне.
— Ну что у тебя? — сказал начальник экспедиции. Глаза его ожидающе глядели на меня.
— Капитан «Брусилова», — проговорил я и замолчал, не зная, как начать неприятный разговор. Все приготовленные заранее фразы вылетели из головы.
Наянов тоже молчал. Наконец я собрался с мыслями. Сначала я говорил о своем деле вяло, противным просительным тоном, но потом разошелся, заговорил горячо, искренне, решив: «Скажу все, что думаю. Будь что будет». Я рассказал начальнику, как мучился в Германии, искал работу, про семью, про то, как мне не хочется уходить из экспедиции. Неожиданно Наянов прервал меня:
— Да ладно. Все это я знаю. Савва мне рассказывал. Да и сам я наблюдал за твоей работой, когда ты в канале лихтера таскал. С документами твоими знакомился. Все знаю… — Он замолчал и в раздумье побарабанил пальцами по столу. — Так-так… Карты, значит… — Наянов встал и три раза ударил кулаком в стенку. Через минуту в каюте появился «начальник штаба».
— Вызывали, Федор Васильевич?
— Ты почему капитану «Брусилова» карт не дал?
— Нет готовых комплектов, Федор Васильевич…
— Дай ему запасной комплект с флагмана, а нам подберешь позже.
— Но… Федор Васильевич, разрешите, я вам доложу обстоятельства.
— Ладно-ладно. Все обстоятельства мне известны. Выдайте карты.
«Начальник штаба» изменился в лице.
— Я попрошу на минутку выйти капитана «Брусилова». Извините, пожалуйста.
— Никаких «выйти». Он останется здесь. Принесите ему карты.
— Но я не могу их ему выдать! — с отчаянием воскликнул «начальник штаба».
Глаза Наянова сузились.
— Принесите сюда комплект карт. Понятно? — приказал он.
Кадровик выскочил за дверь. В каюте наступила тишина. Слышалось только тяжелое дыхание Наянова.
Появился «начальник штаба» с рулоном карт в руках.
— Где список? — коротко спросил Наянов. Кадровик протянул ему разграфленный лист.
— Внесите мою фамилию. — Есть внести.
— Где расписаться?
— Вот здесь.
Наянов взял со стола перо и с нажимом поставил свою подпись.
— Давайте карты… Мне, мне давайте… Все в порядке? Можете идти.
Я уже предчувствовал, что произойдет дальше, и огромная радость, благодарность за доверие заполнили мое сердце. Я готов был обнять этого большого человека.
— Видал? — засмеялся начальник экспедиции. — Иначе нельзя. Но и его обвинять не надо. Это не бюрократизм. Порядок такой. На тебе карты. Плавай спокойно.
Я крепко пожал руку начальнику. Все чувства были вложены в это рукопожатие, но я тут же подумал: «Наянов дал мне карты под свою личную ответственность. А что, если его спросят, почему он это сделал, нарушил правила? Спросят такие же люди, каких я встречал, когда искал работу…» И я спросил:
— Федор Васильевич, а не будет у вас неприятностей?
— Не будет, — грубовато ответил Наянов. — Там, где надо, поймут. Я привык верить в людей и отвечаю за тебя своим партийным билетом. Бояться мне не пристало. Я коммунист с тысяча девятьсот двадцатого… Меня и белые в колодце топили, и в тюрьму чуть не посадили, и погибал я не однажды. Пуганый. Вот так…
А вскоре навсегда исчезла мрачная тень замка, и уже не требовалось вмешательства начальника экспедиции для получения карт или ответственных, командировок, можно было возвращаться в пароходство, но я уже привык к новой работе. В общем, все встало на свои места. Этот резервный комплект карт укрепил мою веру в хороших людей. Теперь я был убежден, что хороших все-таки больше.
Отчетливо помню я и первый перегон сормовских буксиров. Тогда эти плоскодонные суденышки с тоненькой обшивкой в четыре миллиметра являлись чудом техники. Баренцево море штормило. Буксирчики заливало и страшно качало. По стеклам нашей рубки потоками стекала вода. Я не мог видеть собственного судна, но хорошо видел соседей и впереди идущих. Жалко накреняясь, они показывали свои красные, выкрашенные свинцовым суриком днища, и казалось, что вот-вот опрокинутся. Было жутковато смотреть на них и чувствовать, что и мы находимся в таком же положении.
На мостик пришла зеленая от морской болезни радистка Паша. Глядя на меня измученными и печальными глазами, она прошептала:
— Капитана к радиотелефону. Начальник…
Не закончив фразы, она перегнулась через обнос мостика. Я не хотел ее смущать, соскользнул по поручням трапа вниз, очутился в радиорубке, взял наушники и микрофон.