Ему до всего было дело. Если Женька где-нибудь встречал несправедливость или ему казалось, что совершена несправедливость, то он непременно влезал в «историю»: вставал на защиту обиженного, лез на рожон. Поэтому часто попадал впросак. Доброты и широты он был необычайной. Спросишь у него денег — отдаст все, захочешь что-нибудь из вещей — пожалуйста, бери что надо. Долги можно было ему не отдавать. Он редко их спрашивал. Правда, и от него получить долг было делом безнадежным.
Женька отличался крайней беспечностью. Ему ничего не стоило не прийти на вахту и в оправдание выдумать душещипательную историю о внезапной болезни кого-нибудь из родственников, он мог обещать и не выполнить, мог получить выговор старпома за небрежность и завтра же повторить то же самое. Эта беспечность мешала его службе.
Женька учился в Мореходке, потом бросил ее, ушел плавать матросом и теперь снова собирался туда поступать.
Когда он возвращался с берега, будь то ночь или день, он врывался к нам в каюту и, если мы спали, начинал тормошить и кричал:
— Слушайте, вы, пижоны! Да будет вам дрыхнуть. Выспитесь еще. Слушайте, что я вам расскажу…
Не помогали никакие протесты. Мы должны были выслушать его очередную историю, сказать свое мнение.
— Глупость какая, — говорил сонным голосом Витька. — Поступаешь, как пятилетний ребенок…
— Глупость? Ничего — то ты не понимаешь, сухарь несчастный, — сердился Женька. — Правильно тебя артельщиком выбрали. Ты только банки с консервами можешь считать.
Он хлопал дверью и, возмущенный нашей черствостью, уходил к себе.
Во время рейсов, в свободное от вахт время, мы собирались у нас в каюте. Говорили о том, как будем плавать штурманами, какой должна быть служба, кто может называться настоящим хорошим помощником капитана. Мы много читали и всегда спорили о прочитанном — вкусы у нас были разные. Помню, какое восхищение вызвал у нас только что появившийся роман Леонида Соболева «Капитальный ремонт». Тут уж мнения сошлись. Отдельные главы романа мы читали вслух. Женька даже выучил наизусть некоторые особенно понравившиеся ему отрывки. Очень пришелся нам по душе старший Левитин, умный и беззаветно любящий флот и матросов офицер. Мы с нетерпением ждали выхода в свет продолжения, гадали, как сложатся судьбы героев во второй книге.
Сделав два рейса в европейские порты, «Мироныч» пришел в Ленинград для того, чтобы взять доски для Франции. Раньше никто из нас в этой стране не бывал, а потому мы очень радовались предстоящему плаванию. Но нас ждало горькое разочарование. Первым печальную новость принес Женька. Он прибежал на судно с берега и, обнаружив нас с Витькой работающими на палубе, закричал:
— Срочно идите сюда! Важное сообщение!
Мы пришли в каюту, Женька закрыл дверь и прошептал:
— «Мироныч» посылают в Карскую экспедицию. Поняли, лопухи?
— Кто тебе сказал? Бросил бы трепаться. Во Францию идем, трюма под лес готовим, а он — в Карскую!
— Ну, дело твое. Можешь не верить, а я собираю мешок. Немедленно ухожу на берег, тем более что у меня причины уважительные…
— Опять заболел кто-нибудь? Не с кем оставить, требуется твое присутствие и уход за больным. Так? — съехидничал Витька.
— Да. именно так. Могу справку принести. Женька ушел, и мы слышали, как хлопают дверцы шкафа в соседней каюте, выдвигаются ящики. Видимо, он действительно собирал свои вещи.
Такие действия нас обеспокоили, и мы решили проверить Женькино сообщение. За выяснение взялся Витька. У него был знакомый в отделе эксплуатации. Сведения подтвердились. Пароход посылали на Диксон, а потом на Обь в Новый порт за досками для Англии. Мы были опечалены — уже настроились на Францию, в каботажном плавании платили меньше, и надо было самим выгружать судно. Пропадало лето — в Арктике всегда холодно. Энтузиастов оказалось мало. Большинство ребят под разными предлогами попытались удрать с парохода. Но никого не отпустили. Был издан строгий приказ: «Команда на «Мироныче» должна остаться полностью. Задание важное». В то время такие плавания для торговых судов были редкостью и назывались экспедициями. Женька осаждал старпома, отдел кадров, носился с какими-то бумажками, но освободиться от «Мироныча» не сумел. В конце концов все успокоились и теперь, обсуждая предстоящее плавание, находили его даже интересным.