— Нет, — сказал Кланет, — я вовсе не имел в виду, что он открыто пересечет палубу, чтобы его все могли видеть, Он может перебраться за борт и продвигаться от цепи к цепи, с выступа на выступ. В задней стене каюты, где она спит, есть окно. Он может пробраться сквозь него.
— Лучше пусть принесет клятву Нергалу, господин, прежде чем отправиться в дорогу, — прервал Зачель, — Иначе мы его больше не увидим.
— Дурак! — заявил Джиджи. — Если он принесет клятву Нергалу, он вообще ничего не сможет сделать. Откуда мы знаем, что тоща барьер не закроется для него, как он закрыт для всех, поклявшихся Темному повелителю и Иштар?
— Верно, — кивнул черный жрец. — Мы не можем рисковать. Хорошо сказано, Джиджи.
— А почему Шарейн должна быть убита? — спросил Кентон. — Позволь мне сделать ее рабыней, чтобы я мог отплатить за насмешки и удары. Отдай ее мне — и оставь у себя все обещанные богатства и почести.
— Нет! — Черный жрец склонился ближе, внимательно глядя ему в глаза. — Она должна быть убита. Пока она жива, у богини есть сосуд, в который она может вливаться. Шарейн мертва — и на этом корабле нет никого, через кого проявила бы себя Иштар. Я, Кланет, знаю это, Шарейн мертва, Нергал правит — через меня! Нергал выигрывает — благодаря мне!
У Кентона появился план. Он пообещает сделать это — убить Шарейн. Он проберется в ее каюту, расскажет о заговоре черного жреца. Каким-нибудь образом заставит ее поверить ему.
Слишком поздно понял он по лицу Кланета, что черный жрец уловил его мысли. Слишком поздно вспомнил, что зоркие глаза надсмотрщика не отрываются от него, не опускают ни тени выражения.
— Смотри, господин! — проворчал Зачель. — Смотри! Разве ты не читаешь его мысли, как я? Ему нельзя доверять. Ты призвал меня сюда для совета и назвал мой совет ценным — позволь высказать, что у меня на уме. Я думал, что этот человек у мачты исчез, как я и говорил тебе. Но так ли это? Боги приходят на корабль и уходят с него, как хотят. Но не человек. Нам кажется, мы видели, как он борется с волнами позади корабля. Но так ли это? Колдовством он мог заставить нас видеть то, чего в действительности не было. Он был все это время на корабле, прятался в каюте Шарейн. Мы видели, как он вышел из ее каюты.
— Но его выгнали оттуда женщины, Зачель, — прервал барабанщик. — Выбросили. Избили. Вспомни это. Там нет дружбы, Кланет. Они рвались к его горлу, как псы к горлу оленя.
— Игра! — воскликнул Зачель. — Игра, чтобы обмануть тебя, господин. Они могли убить его. Почему не убили? Его раны — булавочные уколы. Они гнали его, но куда? Сюда, к нам! Шарейн знала, что он может пересечь барьер. Послала бы она нам такой подарок, если бы у нее не было цели? А какая цель у нее может быть, господин? Только одна. Поместить его сюда, чтобы убить тебя… точно так, как ты хочешь послать его, чтобы убить ее! Он сильный человек — и позволил девушкам побить себя! У него был меч, священное острое оружие — и он позволил женщинам отобрать его. Ха-ха! — рассмеялся Зачель. — Ты веришь в это, господин? Я — нет!
— Клянусь Нергалом, — Кланет встал, разгневанный. — Клянусь Нергалом…
О схватил Кентона за плечи, швырнул через дверь каюты на палубу. И быстро вышел за ним.
— Шарейн! — взревел он. — Шарейн!
Кентон поднял голову, увидел Шарейн у дверей ее каюты; она обнимала руками талии двух стройных девушек.
— Нергал и Иштар заняты, — насмехался черный жрец. — Жизнь на корабле стала скучной. У меня под ногами раб. Лживый раб. Ты его знаешь, Шарейн?
Он наклонился и высоко поднял Кентона, как мужчина ребенка. Ее лицо, холодное, презрительное, не изменилось.
— Он ничто для меня… червь, — ответила она.
— Ничто для тебя? — ревел Кланет. — Но по твоей воле он пришел ко мне. У него лживый язык, Шарейн. По старому закону раб должен быть наказан за это. Я выставлю против него четверых моих людей. Если он победит их, я сохраню ему жизнь… на некоторое время… чтобы он и дальше развлекал нас. Но если победят они… у него вырвут лживый его язык. Я пришлю его тебе в знак моей любви, о священный сосуд Иштар!
— Ха-ха! — рассмеялся черный жрец, видя, как побледнела Шарейн. — Испытание твоего колдовства, Шарейн. Заставь этот язык говорить. Заставь его… — хриплый голос замурлыкал, — заставь его говорить тебе о любви. О том, как ты прекрасна, Шарейн! Как удивительна, как сладка, Шарейн! Немного упрекать тебя, может быть, за то, что ты позволила его вырвать!
— Хо-хо! — хохотал Кланет. Потом словно выплюнул: — Ты, храмовая шлюха!