Внезапно он все вспомнил. Первый голос — это голос Закеля, а горячие удары — это его плеть. Кентон повернул голову. Он увидел еще около двух десятков гребцов, черных от загара; они сидели и стояли на своих веслах, то сгибая, то разбигая спины, и корабль Иштар двигался вперед, разрезая синюю гладь моря. На площадке у подножия мачты, презрительно ухмыляясь, стоял Закель. Кентон получил еще один удар длинного кнута.
— Не оборачивайся! Греби! — рявкнул Закель.
— Грести буду я, — раздался знакомый шепот. — Ты просто качай весло, пока не наберешься сил.
Кентон взглянул на светлые длинные, как у женщины, волосы. Но ничего женского не было в лице, на короткое мгновение обращенном к нему. Глаза, холодные как лед, были, как и лед, синие, хотя сейчас они оттаяли и светились грубоватой добротой. Солнце и морские ветры оставили свой след на этом лице. Не было ничего женского и в мускулах, игравших на плечах и спине гребца, когда он двигал огромным веслом с той же легкостью, с какой женщина держит метлу.
Северянин с головы до ног, викинг из какой-то древней саги и, как и сам Кентон, корабельный раб — вот кем был великан, которого Кентон увидел спящим на весле.
— Я Сигурд, сын Тригга, — тихо сказал северянин. — Какая жестокая Норна привела тебя на этот заколдованный корабль? Говори тихо, наклонись ниже над веслом. У дьявола с кнутом острый слух.
Сгибаясь и разгибаясь с ударами весла, Кентон стоял на скамье. Оцепенение, охватившее его, уже прошло. Прошло еще и оттого, что кровь, подгоняемая работой, быстрее задвигалась в его венах.
— Ты не из слабых, — с одобрением проворчал его сосед. — Весло утомляет, но по нему в тебя вливается сила моря. Ее нужно пить понемногу, набирайся сил, но не спеши. И потом, может быть, ты и я вместе...
Он замолчал и быстро испытующе взглянул на Кентона.
— Если судить по внешности, ты — один из людей Эйрина, с Южных островов, — прошептал он. — Я не имею злобы против них. Много раз мы бились с ними, и после этих битв крылатые Валькирии никогда не возвращались в Валгаллу с пустыми руками. Смелые люди, сильные люди, они умирали с боевым кличем на устах, целуя клинок и острие копья, как будто целуют невесту. Ты — один из них?
Кентон собрался с мыслями. Он должен ответить так, чтобы завязалась дружба, так откровенно ему предложенная; полная правда может вызвать недоумение, а излишняя туманность — подозрение.
— Меня зовут Кентон, — ответил он тихо. — Мои предки служили Эйрнну. Они хорошо знали викингов и их корабли и не передали мне никакой вражды к ним. Я буду твоим другом, Сигурд, сын Тригга, ибо никто из нас не знает, сколько времени я пробуду здесь, рядом с тобой. И раз ты и я вместе...
Он многозначительно замолчал, как и викинг. Северянин кивнул и опять бросил на него острый испытующий взгляд.
— Как постигла тебя эта участь? — проговорил он. — С тех пор как они схватили меня на острове Колдунов, мы не заходили ни в одну гавань. Тебя не было здесь, когда меня приковали к этому веслу.
— Сигурд, клянусь именем Одина, Отца всего живого, я не знаю! — Рука северянина дрогнула, когда он услышал имя своего бога. — Какая невидимая сила вырвала меня из моей земли и принесла сюда. Сын Хелы, что правит на черной палубе, предложил мне свободу, если я соглашусь совершить подлость. Я отказался. Я дрался с его людьми и убил троих. А потом меня приковали к веслу.
— Ты убил троих! — Викинг восхищенно смотрел на Кентона, глаза его блестели, зубы обнажились в улыбке. — Ты убил троих! Браво, друг! Браво! — воскликнул он.
Что-то змеей прошипело рядом с Кентоном и ударило северянина по спине. Брызнула кровь, удары обрушивались еще и еще. Послышалось рявканье Закеля:
— Собака! Свинячье отродье! Или ты обезумел? Я сдеру с тебя шкуру!
Тело Сигурда, сына Тригга, содрогалось под ударами. Он затравленно посмотрел на Кентона; на губах у него выступила кровавая пена. Внезапно Кентон понял, что не удары были тому причиной, а стыд и бессильная ярость; под ударами кнута кровоточило сердце викинга, оно могло разорваться.
Рванувшись вперед, Кентон подставил под плеть свою голую спину, принимая удары на себя.
— Ха! — заорал Закель. — Ты тоже хочешь? Ты хочешь поцелуев моего кнута? Ну так возьми, возьми сколько можешь!
Раздался свист, последовал безжалостный удар, и опять свист и удар. Кентон стойко терпел, ни на секунду не открывая для ударов спину северянина, думая о том, как он расплатится за все, когда пробьет его час...
Когда он завладеет кораблем!
— Стой! — затуманенным от боли взглядом Кентон увидел барабанщика, стоявшего на палубе. — Ты что, хочешь убить его, Закель? Клянусь Нергалом, если ты сделаешь это, я попрошу Кланета, чтобы он доставил мне радость, разрешив приковать тебя хс этому веслу!
—- Греби, раб! — угрюмо проворчал Закель.
Теряя сознание, Кентон наклонился над веслом. Северянин схватил его руку и крепко сжал ее.
— Я Сигурд, сын Тригга, внук Ярла! Повелитель драконов! — он говорил тихо, но в голосе его слышался звон скрещивающихся клинков; глаза его были закрыты, казалось, он произносит молитву. — Мы теперь братья по крови, Кентон из людей Эйрнна. Братья — ты и я. Нас породнили красные руны, начертанные на твоей спине, когда ты укрыл меня от кнута. Я стану твоим щитом, как ты был моим. Мечи наши станут одним мечом. Твой друг будет моим другом, а твой враг — моим. И если понадобится тебе моя жизнь — возьми ее! Я, Сигурд, сын Тригга, клянусь именем Одина, Отца всего живого, и всеми сущими богами! И если я нарушу эту клятву, то пусть будут мучить меня ядовитые змеи Хелы до тех пор, пока не увянет Иггдрасиль, Древо жизни, и не наступит Рагнарек, Ночь Богов!
У Кентона дрогнуло сердце.
Северянин сильнее сжал его руку. Потом выпустил ее и опять склонился над веслом. Больше он ничего не сказал, но Кентон знал, что клятва дана.
Щелкнул кнут надсмотрщика, и раздался свисток. Четверо гребцов впереди, подняв весла, задвинули их в специальные углубления. Викинг сделал то же самое.
— Садись, — сказал он. — Сейчас нас вымоют и накормят.
Целый водопад обрушился на Кентона, потом еще. Соль разъедала раны, на глаза наворачивались слезы.
— Тише, — предостерег его Сигурд. — Боль скоро пройдет, а соль залечит раны.
Затем каскад воды обрушился и на викинга. Двое загорелых мужчин ходили между гребцами, их обнаженные спины были иссечены шрамами. В руках они несли ведра. Они облили водой двух гребцов, сидевших впереди Кентона. Вот они повернулись и двинулись назад по узкому проходу между скамьями. Казалось, они сошли с какого-то древнего ассирийского барельефа — у них были сильные тела, вытянутые лица с пухлыми губами и крючковатыми носами. Никакое движение мысли не отражалось в этих лицах. Глаза их зияли пустотой.
Принеся еще воды, они вылили ее на пол. Двое других рабов поставили на скамью между Кентоном и северянином грубую деревянную тарелку и чашку. На тарелке лежало около дюжины длинных палочек и множество лепешек, похоже было, что они сделаны из маниока; жители тропических стран пекут такие лепешки на солнце. В чашке была густая темнокрасная жидкость.
Кентон попробовал толстые палочки, по вкусу они почему-то напоминали мясо. Относительно лепешек он не ошибся — они действительно были сделаны из маниока. Острая, терпкая жидкость слегка забродила. Такая еда придавала сил. Северянин улыбнулся Кентону.
— Кнута нет, мы можем говорить, но не слишком громко, — сказал он. — Такое правило. И пока мы пьем и едим, брат, спроси у меня без страха, о чем хочешь.
— Из всех вещей прежде всего я хочу узнать две, — сказал Кентон. — Как ты попал на корабль, Сигурд? И как сюда попала эта еда?
— Еда попадает по-всякому, — ответил викинг. — Это заколдованный корабль, к тому же проклятый. Он нигде не может стоять долго, и нигде его не принимают с радостью. Нигде, даже в Эмактиле, где обитает множество чародеев. Там, где мы бросаем якорь, нам быстро приносят еду и питье, чтобы поскорее избавиться от нас и не разгневать демонов, которые там обитают. У них огромная сила — у этого бледного сына Хелана и женщины на светлой палубе. Иногда мне кажется, что она — дочь Локи, которого Один заковал в цепи за его грехи, а иногда — что она дочь Фреи, Матери богов. Но кем бы она ни была, она прекрасна, и у нее светлая душа. У меня нет к ней ненависти.