Он поднес чашку к губам.
— А что касается меня, — продолжал он, — это очень короткая история Я плавал в южных морях на одном из кораблей Рагнора Красное Копье. Сначала с нами было двенадцать огромных драконов. Мы шли к югу, совершая по пути множество набегов. Прошло немало дней, шестеро наших драконов покинули нас, и вот мы пришли в один египетский город. Это был очень большой город, в нем оказалось множество разных храмов, но ни одного храма наших богов.
Нам не понравилось, что среди такого множества ни один храм не принадлежал Одину, Отцу всего живого, и мы пришли в ярость, и вот однажды ночью, выпив слишком много египетского вина, шестеро из нас отправились в храм, чтобы захватить его и отдать Одину.
Мы вошли в храм. Он был весь темный, и там находилось много людей в черных мантиях, как здесь, на этом корабле. Когда мы сказали им, что собираемся сделать, они зажужжали, как пчелиный рой, и, как стая волков, набросились на нас. Мы убили многих и завоевали бы этот храм для Одина, но — протрубил рог!
— Подошло подкрепление, и вы не справились? — спросил Кентон.
— Вовсе нет, брат, — ответил Сигурд. — Это был волшебный рог. Усыпляющий. Сон наполнил нас, как паруса в бурю наполняет ветер. Руки и ноги не слушались, мы уже не чувствовали рукоятей наших окровавленных мечей и выронили их. И, сраженные сном, мы упали среди убитых.
Проснулись мы в храме. Мы думали, что это тот же храм, потому что было так же темно и вокруг было множество жрецов, одетых в черное. Нас заковали в цепи, били плетьми и сделали из нас рабов. Потом мы поняли, что находимся не в Египте, а в городе, который называется Эмактила, на острове Колдунов, он стоит в каком-то заколдованном море. Я и мои товарищи долго работали на черных жрецов, потом меня привели на этот корабль, когда он стоял на якоре в Эмактиле. И с тех пор я склоняюсь здесь над веслом, наблюдая их чародейства и борясь за свою жизнь.
— Усыпляющий рог! — в удивлении воскликнул Кентон. — Но я не понимаю, Сигурд!
— Ты поймешь, друг, — сказал Сигурд мрачно. — Довольно скоро поймешь. Закель хорошо владеет им, вот, слушай — начинается.
Откуда-то сзади раздался глубокий, мягкий, монотонный звук рожка. Низкие вибрирующие звуки, казалось, разливались по всему телу, лаская, как мягкие руки, усыпляя и одурманивая.
Звук порождал сонное состояние.
По глазам викинга было видно, что он пытается побороть дремоту. Но вот веки его медленно сомкнулись, руки ослабли, кулаки разжались, он качнулся, уронив голову на грудь. Тело его тяжело сползло вниз.
Звук не прерывался.
Как ни старался Кентон, он не мог побороть мягкую, обволакивающую дремоту. Тело его занемело. Бесчисленным множеством маленьких струек сон растекался по членам, по его жилам и нервам, опутывал мозг.
Все тяжелее становились веки.
Больше он не мог сопротивляться. Цепи зазвенели, и Кентон упал рядом с Сигурдом..
Какой-то глубокий внутренний голос, проникнув в бездны очарованного сна, потревожил сознание Кентона. Веки его дрогнули, и он стал медленно открывать глаза, но, повинуясь какому-то неясному чувству, замер. Сквозь приопущенные ресницы Кентон посмотрел вокруг. Его наручники соединяла с веслом длинная цепь. Во сне он передвинулся и лежал теперь у спинки скамьи, положив голову на вытянутую руку. Прямо перед ним находилась светлая палуба. Возле самого ее края стояла Шаран, смотревшая на Кентона. Нежно-голубая ткань, по которой руки давно умерших ассирийских девушек выткали золотые лотосы, скрывала ее грудь, обвивалась вокруг стройной талии и ниспадала к обутым в сандалии изящным ножкам. Шаран наклонилась вперед, пристально вглядываясь в Кентона; рядом с ней стояла черноволосая Саталу.
— Госпожа, — услышал Кентон голос Саталу, — он не может служить Нергалу, если люди Нергала заковали его в цепи.
— Нет, — задумчиво сказала Шаран, — нет, в этом я ошибалась. Если бы он служил Нергалу, он никогда бы не смог перейти границу. И Кланет тогда не стал бы так насмехаться надо мной...
— Он молод и очень красив, — вздохнула Саталу. — И он сильный, он дрался, как лев.
—- Если крысу загнать в угол, она тоже будет драться, — ответила Шаран с презрением. — Как побитая собака, он позволил посадить себя на цепь. И он обманул меня! Он оказался вороной в павлиньих перьях! У него был меч, а он не сумел им воспользоваться! О, Саталу! — воскликнула Шаран, и рыдания послышались в ее голосе. — О, мне стыдно! Лжец, трус и раб — и все же он разбудил что-то в моем сердце, чего не касался еще ни один мужчина. О, мне стыдно, мне стыдно, Саталу!
— Не плачь, госпожа! — Саталу схватила дрожащие руки Шаран. — Может быть, ты ошибаешься. Откуда нам известно? А если он говорил правду? Мы не можем знать, что случилось в мире, который мы покинули так давно. К тому же он очень красив — и молод!
— Во всяком случае, — горько сказала Шаран, — он раб.
— Ш-ш, — предупредила ее Саталу, — Закель идет.
Повернувшись, они пошли к каюте, и Кентон не мог больше их видеть.
Пронзительно зазвучал свисток. Рабы зашевелились, Кентон вздохнул, поднялся, протер глаза и взялся за весло.
Он ликовал. Слова Шаран означали только одно — он нравился ей. Возможно, нить, соединявшая их, была совсем тоненькой, но все же она была. А если бы он не был рабом — когда он перестанет быть рабом, — что тогда? Это будет уже не тоненькая нить. Он рассмеялся, но тихо, чтобы не услышал Закель. Сигурд удивленно посмотрел на Кентона.
— Усыпляющий рог, должно быть, навеял тебе сладкие сны, — пробормотал он.
— Да, Сигурд, сладкие, — ответил Кентон. — Они расшатают наши цепи, и мы скоро их разорвем.
— Да пошлет Один побольше таких снов, — тихо сказал северянин.
Когда наступило время усыпляющего рога, Кентон заснул и без него. Острый взгляд надсмотрщика разгадал самоотверженный план Сигурда, и тот постоянно наблюдал за Кентоном, стегая его плетью, когда видел, что всю тяжесть работы берет на себя северянин. Руки у Кентона покрылись мозолями, все тело ныло, чувства притупились. Это продолжалось в течение пяти снов.
Наконец он смог преодолеть свою вялость и задал Сигурду вопрос, который давно уже не давал ему покоя. Половина всех гребцов находилась за линией, разделявшей черную и белую палубы, эту линию не могли перейти ни Кланет, ни Шаран, ни их слуги. Но Закель и другие жрецы ходили среди гребцов, как им заблагорассудится, из одного конца углубления в другой. И хотя Кланет, Гиги или пере никогда не спускались сюда, Кентон не сомневался, что и они смогли бы пройти по углублению на противоположную часть корабля. Почему же тогда жрецы не захватят розовую каюту? Почему Шаран со своими женщинами не спустится сюда и не окружит каюту Кланета? Почему не пускают они свои стрелы и копья в стаю черного жреца?
Викинг сказал, что корабль заколдован, и чары, тяготеющие над ним, на имеют себе равных. Раб, который умер, находился на корабле с самого начала его плавания, и он рассказал Сигурду, что эта таинственная невидимая преграда всегда, разделяла гребцов. Ни копье, ни стрела не могли преодолеть ее, если только они не были посланы богами.
Два лагеря были бессильны друг перед другом. Ни Шаран, ни Кланет не могли покинуть корабль, когда он заходил в гавани. Женщины Шаран и слуги черного жреца могли — но ненадолго. Они вскоре возвращались, потому что корабль притягивал их. Что бы случилось, если бы они не вернулись? Раб не знал, он сказал, что это невозможно, корабль все равно вернет их назад.
Сгибая и разгибая над веслом ноющую спину, Кентон размышлял обо всем этом. Да, божества, вынесшие кораблю такой приговор, были дотошливыми, они не упустили ни одной мелочи. Кентона это слегка позабавило.
Они придумали эту игру и, конечно же, сами определили ее правила. Интересно, сможет ли Шаран ходить по всему кораблю, когда он сам станет здесь хозяином?