Он отошел вразвалку и уселся на место надсмотрщика. Повинуясь ему, Кентон притворился спящим, вытянув руку на спинке скамьи и положив на нее голову.
— Волк, — вдруг заговорил Гиги, — там, откуда ты пришел, растет кустарник под названием чилкуор?
Потеряв дар речи от такого вопроса, Кентон уставился на него. Но, видимо, Гиги задал вопрос не без причины. Слышал ли он когда-нибудь о таком растении? Кентон напряг память.
— Его листья примерно такой величины, — Гиги показал пальцами расстояние в три дюйма. — Он растет только там, где начинается пустыня, и крайне редко встречается, и это очень печально, очень. Слушай, а может быть, ты его знаешь под другим названием? Может быть, сейчас ты вспомнишь. Надо растолочь бутоны, когда они уже набрали цвет, затем смешать с кунжутовым маслом и медом, добавить немного жженой слоновой кости и намазать этим голову. И втирать — вот так, вот так, — он энергично продемонстрировал все это на своей сверкающей лысине.
— И вскоре, — продолжал он, — начинают прорастать волосы, они растут, как пшеница весной после дождя, и вот — голой макушки уже нет! Свет уже не убегает в испуге, отражаясь от блестящей лысины, а играет в волосах. И опять человек, который недавно был лысым, становится прекрасным в глазах женщин! Клянусь Надаком, клянусь Танитом, приносящим радости! — воскликнул Гиги с воодушевлением. — От этой мази волосы растут! Еще как растут! Они выросли бы даже на дыне, если ее натереть этой мазью. Они, как трава, полезли бы и из этих досок, если их как следует натереть. Так ты не знаешь, о каком растении я говорю?
Пытаясь побороть замешательство, Кентон покачал головой.
— Да, — печально сказал Гиги, — бутон чилку-ора обладает такой силой. И потому я ищу его, — он глубоко вздохнул, — чтобы вновь стать прекрасным в глазах женщин.
Он опять вздохнул. Потом, одного за другим, он хлопнул каждого раба по спине кнутом Закеля, всех, даже Сигурда.
— Да, — пробормотал он, — да, они спят.
Темные глаза его блеснули, по губам пробежала усмешка.
— Ты не можешь понять, — сказал он, — почему я говорю о таких мелочах, как кусты, волосы, лысина, тогда как ты лежишь здесь, скованный цепями. Но, Волк, это далеко не мелочи. Это они привели меня сюда. А не будь меня здесь, ты думаешь, мог бы помыслить о свободе? О нет, — сказал Гиги, — жизнь — серьезная вещь, поэтому серьезно все то, из чего она состоит. И поэтому в ней не может быть мелочей. Давай передохнем минутку, Волк, пока ты усваиваешь эту великую истину.
И опять он прошелся кнутом по спинам рабов.
— А теперь, Волк, — продолжал Гиги, — теперь я расскажу тебе, как я попал на этот корабль, и причиной тому были чилкуор, его воздействие на мои волосы и моя лысина. И ты увидишь, что и твоя судьба зависит от всего этого. Волк, когда я был совсем юным — я жил тогда в Найневе, — девушкам я казался необычайно привлекательным. Когда я проходил мимо, они кричали: «Гиги! Гиги, красавчик, малыш! Поцелуй меня, Гиги!»
Голос Гиги звучал жалобно, и это рассмешило Кентона.
— Ты смеешься, Волк, — сказал он, — ну что же, так мы быстрее поймем друг друга.
Его глаза лукаво сверкнули.
— Да, — сказал он, — так и говорили: «Поцелуй меня». И я целовал, потому что все они казались мне такими же привлекательными, как и я им. Я становился взрослее, и взаимное притяжение росло. Ты, несомненно, заметил, — сказал Гиги самодовольно, — что у меня необычное телосложение. Когда закончилось мое отрочество, то самое красивое, что у меня было, — это мои волосы. Черные и кудрявые, они спадали кольцами мне на спину. Я заботился о них, надушив ал, и девушки, любившие меня, оплетали ими свои пальчики, когда я брал их на руки и поднимал высоко или когда моя голова лежала у них на коленях. Им и мне это доставляло радость.
А потом меня подкосила лихорадка. И когда я выздоровел, все мои волосы выпали!
Он опять вздохнул.
— Одна женщина из Найневе пожалела меня. Это она намазала мне голову мазью из чилкуора, она рассказала мне, как ее готовят, и показала кустарник. Прошли годы, ах, счастливые годы, и вот я опять заболел лихорадкой. И опять мои волосы выпали. Я был тогда в Тире, Волк, и я поспешил вернуться в Найневе. Но добрая женщина уже умерла, и на том месте, где рос кустарник, были теперь пески!
Он опять глубоко вздохнул. Как ни заинтересовался Кентон рассказом, услышав этот грустный вздох, он не смог удержаться от подозрительного взгляда. В словах Гиги ему почудилась какая-то наигранность.
— Потом, когда я решил продолжать поиски, — быстро заговорил Гиги, — до меня дошли слухи, что влюбленная в меня принцесса направляется в Найневе, ко мне. Какой стыд и отчаяние я пережил! Я не мог предстать перед ней лысым. Ибо никто не полюбит лысого!
— Никто не полюбит толстого, — усмехнулся Кентон. Он выразил свою мысль в привычной ему манере, и Гиги ничего не понял.
— Что ты сказал? — спросил он.
— Я сказал, — с серьезным видом ответил Кентон, — что для человека е такими достоинствами, как у тебя, потеря волос должна была иметь в глазах женщины не большее значение, чем потеря птицей одного пера.
— Ты красиво говоришь, — вяло заметил Гига. — В нескольких словах заключено так много. Конечно, — продолжал он, — я был в отчаянии. Я мог бы спрятаться где-нибудь, но я боялся, что у меня не хватит силы духа, чтобы долго скрываться. Она была прекрасна, Волк. К тому же я понимал, что если она узнает, что я в Найневе, гС так оно несомненно случится, она найдет меня. Она была светлокожей, а между светлыми и темными женщинами есть одна разница — последние ждут, когда ты к ним придешь, а первые принимаются сами себя искать. И я не мог укрыться ни в каком другом городе — везде были женщины, которые любили меня. Что мне было делать?
— Почему же ты не носил парик? — спросил Кентон. Его так заинтересовал рассказ Гиги, что он позабыл о своих цепях.
— Я же сказал тебе, Волк, что им нравилось оплетать мои волосы вокруг пальцев, — ответил Гиги сурово, — что бы тогда случилось с париком? Нет, нет — парик не для таких женщин. Я скажу тебе, что я сделал, и сейчас ты поймешь, как переплетаются мои волосы с твоей судьбой. Высочайший жрец Нергала в Найневе был моим другом. Я пошел к нему и попросил совершить чудо — сделать так, чтобы моя лысина вновь покрылась волосами. Это привело его в негодование, и он сказал, что он не станет расходовать свое искусство на такие пустяки.
И тогда, Волк, я впервые усомнился в силе этих колдунов. Я видел раньше, как этот жрец совершил чудо. Он вызвал духов, и волосы зашевелились у меня на голове — тогда у меня еще были волосы. Я думал, что ему будет несложно сделать так, чтобы мои, собственные, волосы зашевелились у меня на голове.
Но теперь-то я знаю. Он просто не мог! Я избрал наилучший путь — и попросил его спрятать меня где-нибудь на некоторое время, так, чтобы моя принцесса не смогла отыскать меня, и откуда я сам, несмотря на мое безволие, не мог бы пробраться к ней. Он улыбнулся и сказал, что знает как раз такое место. Он сделал меня слугой Нергала и дал мне одну вещь, благодаря которой, как он сказал, меня узнает и будет ко мне благосклонен некто Кланет.
Он также заставил меня дать клятвы, которые нельзя нарушить. Я с легкостью поклялся, думая, что эти обеты всего лишь временны и что его друг Кладет — это верховный жрец какого-нибудь тайного храма, где я буду в безопасности. Я отправился спать, преисполненный надежд, счастливый, как ребенок. А проснулся — здесь!.. Это мрачная шутка, — гневно проговорил Гиги, — и такой же мрачной местью обернется этому жрецу из Найневе, если я только смогу найти его!.. И с тех пор я здесь, — добавил он, — связан службой Нергалу и не могу пойти на палубу, где обитает этот маленький сосуд радости по имени Саталу, которую я охотно заключил бы в объятья. Я связан клятвами и не могу покинуть корабль, когда он пристает к берегу, ибо я просил укрыть меня в святилище, куда бы не могла пройти моя принцесса и откуда я сам не мог бы уйти.
— Клянусь Тиаматом, повелителем Бездны — я попал в такое святилище! — уныло воскликнул он. — И клянусь Белом, покорителем Тиамата — как и Зубран, я устал от этого!