Кентон почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Он поднял голову и встретился взглядом с затуманенным взором женщины по имени Шаран; теперь это была только женщина, не богиня. В ее глазах он прочел удивление, испуг, недоверие.
Кентон вскочил на ноги. Волна слепящей боли накрыла его с головой, палуба завертелась перед глазами. Он попытался преодолеть слабость, но не мог. Корабль закружился у него под ногами, а вдали кружились бирюзовое море и серебристый горизонт.
Вихрь захватил все вокруг, сам Кентон кружился внутри него, падая все ниже и ниже. Он не видел ничего вокруг. И опять он услышал завывание бури, пронзительный вой неземных ветров. Но вот ветры стихли, и трижды ударил колокол.
Кентон стоял посреди собственной комнаты! Удары колокола — это бой его часов. Шесть часов? Но ведь последним звуком, который он слышал в этом, реальном мире перед тем, как его унесло таинственное море, был третий удар часов, удар, прозвучавший лишь наполовину.
Боже — ну и сон! И все это в течение одного удара часов!
Кентон поднял руку и потрогал ушибленный висок. Он поморщился — удар, во всяком случае, был настоящий. Спотыкаясь, он подошел к кораблю и стал в недоумении его рассматривать. Игрушечные фигурки передвинулись — к тому же появились и новые! Уже не четверо, а только двое человечков находились на черной палубе. Один стоял, указывая в сторону правого борта и опираясь рукой о плечо рыжебородого игрушечного солдата с агатовыми глазами, с головы до ног закованного в сверкающую броню.
Исчезла и женщина, стоявшая в дверях розовой каюты, когда Кентон впервые увидел корабль. На пороге оказались пять стройных девушек с копьями в руках.
А та женщина стояла теперь на площадке, примыкавшей к правому борту, низко склоняясь над ограждением.
Весла корабля не были погружены в лазурные волны: поднятые вверх, они замерли перед ударом.
Кентон попытался сдвинуть человечков с места. Неподвижные, твердые, как алмаз, фигурки, казалось, вросли в палубу; какие бы усилия ни прикладывал Кентон, они не двигались.
Тем не менее фигурки каким-то образом переместились — и куда девались исчезнувшие? И откуда появились новые?
Фигурки больше не были скрыты дымкой — все контуры ясно вырисовывались. У человечка на черной палубе, который протянул руку, указывая куда-то, были маленькие кривые ноги, лысина его блестела, а на ушах висели широкие золотые пластины. Кентон узнал его — это был барабанщик.
Голову женщины украшал маленький серебряный полумесяц, по обеим сторонам которого спадали волны золотисто-рыжих волос,..
Шаран!
А там, куда она всматривалась, — не там ли именно лежал он сам, на том, другом корабле, во сне?
Тот, другой корабль? Он вновь увидел две его палубы, черного дерева и слоновой кости, розовую каюту и изумрудную мачту. Ну конечно, это один и тот же корабль! Или все это — сон? Тогда кто передвинул фигурки?
Удивление Кентона росло. Вместе с ним росло и беспокойство, и острое любопытство. Оказалось, он ни о чем не может думать, внимание его приковано было к кораблю, нервы натянуты, и весь он обратился в напряженное ожидание. Кентон взял покрывало и накинул его на таинственный корабль. Он направился к выходу, с каждым шагом вновь и вновь преодолевая сильное желание обернуться. Он с трудом вышел из комнаты, ему казалось, что невидимые руки хватают его и тянут назад. Так и не обернувшись, Кентон навалился плечом на дверь и запер ее на замок.
В ванной он осмотрел ушиб. Висок болел довольно сильно, но ничего серьезного не было. Через полчаса холодных компрессов все внешние следы происшедшего практически исчезли. Кентон размышлял, что мог упасть на пол под воздействием странных запахов, — и понимал, что все это не так.
Он пообедал в одиночестве, едва замечая, что находится перед ним, тщетно пытаясь разобраться в произошедшем. Какова история этого камня из Вавилона? Каким образом корабль оказался внутри — кто и зачем сделал это? Форсит писал, что нашел его в кургане Амран, к югу от Qger, разрушенного дворца Навополассера. Существовало мнение, и Кентон знал об этом, что на месте этого кургана в древнем Вавилоне находился Э-Сагилла, зиггурат, то есть храм, построенный в виде поднимающихся ступенями галерей. Храм называли тогда Великим Домом Богов. Форсит предполагал, что этот камень был особенно почитаем, иначе чем еще можно было объяснить, что когда Сеннашериб разрушил город, камень уцелел и впоследствии был вновь возвращен в перестроенный храм?
Но почему был он так почитаем? И почему чудесный корабль был заточен в камне?
Ключом к разгадке могла бы стать клинопись, если бы она лучше сохранилась. Форсит писал, что в ней несколько раз настойчиво повторяется имя Иштар — вавилонской Богини-Матери и, кроме того, богини мести и разрушения; четко видны были также украшенные стрелами знаки Нергала, бога, правящего в подземном царстве, Повелителя теней; и символы Набу, бога мудрости. Эти три имени были, пожалуй, единственным, что удавалось разобрать. Как будто тлетворное влияние времени, сгладившее другие слова, оказалось перед ними бессильно.
Читать клинопись для Кентона было почти так же легко, как читать по-английски. Теперь он вспомнил, что имя Иштар в надписи — это имя разгневанной богини, выражающее ее разрушительные ипостаси, несущее в себе опасность, угрозу, поскольку всегда соотнесено со знаками Набу.
Форсит, видимо, этого не заметил, а если и заметил, то не придал значения. И скорее всего он не почувствовал таящегося в камне аромата.
Однако ни к чему было ломать себе голову над этой надписью. Она исчезла навсегда, обратившись в пыль.
Кентон в нетерпении отодвинул стул. Он понимал, что вот уже в течение часа медлит, разрываясь между отчаянным желанием вернуться туда, где находился корабль, и боязнью обнаружить, что все происшедшее было всего лишь сном, игрой воображения, что маленькие фигурки стоят там же, где он впервые увидел их, что все это — и корабль, и человечки — всего лишь игрушки.
— Сегодня больше не беспокойтесь обо мне, Джевинс, — сказал он дворецкому, — у меня важная работа. Если кто-нибудь придет, скажите, что меня нет дома. А я запрусь в своей комнате, и, пожалуйста, не отвлекайте меня, если только не протрубит архангел Гавриил.
Старый дворецкий, служивший еще отцу Кентона, улыбнулся.
— Хорошо, мистер Джон, — сказал он, — вас никто не потревожит.
Чтобы попасть в комнату, где находился корабль, Кентон должен был пройти через другую, хранившую редчайшие находки, привезенные им из разных уголков Земли. Внезапно взгляд его привлекло голубоватое сияние, и он остановился как вкопанный. Это светилась рукоятка меча, хранившегося в одном из шкафов. Любопытное оружие, он купил его у кочевника в Аравийской пустыне. Меч висел на древнем плаще, в который хитрый араб завернул его, прежде чем скрыться в своей палатке. Сколько же столетий оставили свой след на побледневшей лазури этого плаща, на фоне которой, подобно знакам каббалы, свивались и развивались серебряные змейки?
Кентон взял в руки меч. Рукоятку тоже оплетали серебряные змейки — близнецы изображенных на плаще. С одной стороны к рукоятке примыкала бронзовая перемычка цилиндрической формы, длиной восемь дюймов и диаметром три. Книзу она расширялась, расплющивалась и переходила в острый клинок, похожий на лист какого-то дерева. Клинок достигал двух футов в длину и шести дюймов в ширину. В рукоятке меча мутным голубоватым светом мерцал большой камень.
Миг — и это уже не просто мерцание: камень стал прозрачным и засиял, как огромный сапфир!
Подчиняясь какой-то смутной мысли, подсказывавшей ему, что эта новая загадка связана с кораблем, Кентон набросил плащ на плечи. Держа в руках меч, он вошел в свою комнату, закрыл за собой дверь, пройдя к кораблю, сдернул с него покрывало.
Кровь застучала у него в висках, и Кентон отпрянул.
Теперь на корабле было всего две фигурки — барабанщик, закрыв голову руками, сидел, скорчившись, на черной палубе, и девушка на другой половине наклонилась над ограждением, всматриваясь куда-то вниз.