Он целовал ее холодные губы, испуганные глаза.
— Кентон! — проговорила она. — Кентон! Да... я помню... ты был моим господином... давно... так давно! — она говорила так тихо, что Кентон едва мог расслышать.
— Проснись, Шаран! — воскликнул он и опять прижался к ней губами. И ее теплые губы ответили!
— Кентон! — прошептала она. — Мой дорогой повелитель!
Она откинулась назад и крепко сжала пальцами его руки; в ее глазах рассеивалась пелена грез, — так с появлением солнца рассеиваются грозовые тучи, Дымка сна рассеивалась и опять сгущалась в ее глазах, вновь рассеивалась и превращалась в легкое тающее облачко.
— Любимый! — воскликнула Шаран, наконец-то освободившись от своих грез, обвивая шею Кентона и прижимаясь к его щеке горячими губами. — Любимый мой! Кентон!
— Шаран! Шаран! — шептал он, все глубже погружаясь в облако ее волос, целуя ее лицо, шею, грудь.
— Где же ты был, Кентон? — спросила она, всхлипывая. — Что они сделали со мной? Где корабль? И где мы теперь? Но это все равно, ведь ты рядом!
— Шаран, Шаран! Любимая! — прижавшись к ней губами, Кентон ничего больше не мог произнести.
Сильные руки сдавили ему горло, у него перехватило дыхание. Кентон увидел перед собой обезумевший взгляд жреца Бела. Думая, что жрец уже мертв, он ошибся.
Оттолкнув его ногой, Кентон попытался встать. Жрец упал, увлекая Кентона за собой. Его хватка немного ослабла, и Кентон сумел разжать душившие его пальцы. Змеей жрец скользнул вниз, отбросил Кентона и вскочил на ноги. Столь же быстро вскочил и Кентон. Он не успел вынуть меч; жрец опять напал на него, одной рукой зажав правую руку Кентона, а другой потянувшись к его горлу, одновременно удерживая локтем его левую руку.
Откуда-то снизу, заглушая биение крови в ушах, до Кентона донеслись другие звуки, наполненные призывом и угрозой, как будто стучало встревоженное и разгневанное сердце самого бога!
Далеко внизу эти же звуки слышал Гиги, поднимаясь по веревке с наружной стороны лестницы; с бешеной скоростью он взбирался вверх, а за ним так же быстро поднимались Зубран и викинг.
— Осторожнее! — тихо предупредил Сигурд, увлекая друзей к самому краю стены. — Молитесь Тору, чтобы часовые ничего не услышали! Идем быстрее!
Прижимаясь к стене, они обогнули серебряную террасу Сина, Лунного Бога. Молнии сверкать перестали, но дождь лил сплошной стеной. Выл ветер. Лестница превратилась в бушующий поток глубиной почти по колено. Непроглядная тьма окутала все вокруг.
Но они шли — навстречу дождю и ветру, навстречу мощному потоку.
Высоко в Приюте Бела по огромному залу катались, крепко сцепившись, Кентон и жрец. Сжимая в ладонях меч, украденный жрецом, вокруг них, едва переводя дыхание, кружила Шаран, примеривавшаяся для удара, но все не решавшаяся — так тесно сплелись дравшиеся, так быстро мелькала перед ней то одна спина, то другая.
— Шаламу! Шаламу! — У золотой шторы стояла танцовщица; любовь, раскаяние и отчаяние привели ее сюда через все ужасы тайных святилищ. Бледная, дрожащая, она не выпускала из рук штору.
— Шаламу! — пронзительно закричала она. — Они идут за тобой! Их ведет жрец Нергала!
Нараду видела спину жреца, лицо же Кентона было обращено прямо к ней. Жрец наклонил голову, стараясь достать зубами шею Кентона, разорвать его артерии; он не слышал Нараду, он был глух и слеп ко всему, в нем жила только жажда крови.
Увидев лицо Кентона, освещенное неровным светом жаровни, Нарада приняла его за своего возлюбленного.
Шаран не успела сделать и шага, а она уже бросилась вперед.
По самую рукоять она вонзила свой кинжал в спину жреца Бела!
Укрывшись от дождя в специальном углублении в стене храма, часовые чувствовали, как некие руки тянутся к ним из мрака бури. Двое упали, задушенные крепкими пальцами Гиги, двое — под быстрыми ударами Сигурда, двое — от сабли перса. В нише осталось только шесть мертвых тел.
— Быстрее! Быстрее! — Сигурд первым преодолел серебряный храм. Они обогнули оранжевый дом Ша-маша, Солнечного Бога.
Три смерти возникли из бездны, и часовые оранжевого храма остались лежать мертвыми, не слыша удаляющихся шагов трех человек.
Слева тьма сгустилась — в ней выросли черные стены храма Нергала, Бога Мертвых...
— Быстрее! Быстрее!
Жрец Бела выскользнул из рук Кентона, ноги его подкосились, и он стал падать назад; его потухающий взгляд встретился с глазами танцовщицы.
— Нарада! — прошептал он, на губах у него выступила кровавая пена. — Нарада... ты... — Кровь хлынула струей.
Жрец Бела был мертв.
Танцовщица взглянула на него, потом на Кентона и все поняла...
— Шаламу! — зарыдала она и, рыдая, бросилась на Кентона, занеся кинжал. Кентон не успел вынуть меч или поднять руку, чтобы защититься, не успел даже отойти в сторону. Сверкнуло лезвие, она целилась в сердце, Кентон уже почувствовал острие...
Нож скользнул в сторону, поранив кожу на ребрах. Это Шаран схватила танцовщицу за руку, удержав ее от удара и направив острие кинжала в грудь Нарады.
Покачнувшись как молодое дерево под последними ударами топора, танцовщица вздрогнула и упала ничком на тело жреца. Застонав, она из последних сил обвила руки вокруг его головы, прижалась к нему губами.
Так они и лежали, соединив мертвые губы.
Шаран и Кентон посмотрели друг на друга — она, держа в руках окровавленный клинок, он — с раной на груди, оставленной этим клинком; они смотрели на танцовщицу и жреца, и во взгляде Кентона была жалость, а в глазах Шаран — нет.
— Она бы убила тебя! — прошептала она. — Она бы убила тебя!
Зал озарила ослепительная вспышка, послышались громовые раскаты. Молнии заполыхали с новой силой. Подойдя к дверям, Кентон раздвинул штору и прислушался. Внизу в ровном сиянии золотистой дымки лежал храм Бела. Кентон ничего не услышал: все звуки, должно быть, заглушали раскаты грома. Он ничего не увидел, ничего не услышал, и все же...
Он ощущал приближение опасности — возможно, прямо сейчас она крадется вверх по зигзагам этих ступенек. Тихо крадутся, приближаясь с каждой минутой, мучения и смерть — для Шаран и для него.
Он подбежал к окну. Гиги, Сигурд, Зубран! Где же они? Им не удалось подняться по лестнице? Или они уже идут сюда, пробиваясь через посты часовых? Они уже рядом?
Могут ли они вообще не прийти?
Стена была толстой. Три фута камня отделяли оконную раму от края подоконника, Кентон наклонился вперед. Окно было сделано из толстого прозрачного хрусталя и окаймлено полосой металла, в маленьких нишах находились ручки. Кентон повернул их одну за другой. Окно распахнулось; дождь и ветер ворвались внутрь, тесня Кентона. Преодолевая этот натиск, он наклонился и посмотрел вниз...
Целых сорок футов отделяли его от лестницы внизу!
Почти отвесная стена лежала между окном и этими ступенями, ни подняться, ни спуститься по ней было невозможно.
Он посмотрел вокруг.
Приют Бела представлял собой огромный куб, установленный на вершине конусообразного храма. Окно было почти у самого края стены, на расстоянии не более ярда, налево черная стена тянулась еще на двадцать футов, столько же было до верха.
К нему подошла Шаран. Она пыталась ему что-то сказать, но завывание бури заглушало ее голос.
В полыхании молний часовые храма Нергала внезапно увидели, как из темноты вырвались три роковых силуэта. Раздались удары мечей. Один из часовых, закричав, попытался скрыться. Его крик прервали завывания бури, длинные руки схватили его, длинные пальцы сжимали ему горло, и он полетел вниз.
Наконец часовые красного храма лежали в своей нише мертвыми.
А трое прошли мимо голубого храма Набу, Бога Мудрости, и не встретили там охраны. Часовых не было и у белого дома Иштар, и у золотого храма Бела.
Внезапно лестница оборвалась!
Перед ними оказалась совершенно гладкая каменная стена. Остановившись, они задумались. До них донеслось рыдание, заглушить которое не могла даже буря, — это кричала танцовщица Бела, занося над Кентоном кинжал.