- Его листья примерно такой величины, - Гиги показал пальцами расстояние в три дюйма. - Он растет только там, где начинается пустыня, и крайне редко встречается, и это очень печально, очень. Слушай, а может быть, ты его знаешь под другим названием? Может быть, сейчас ты вспомнишь. Надо растолочь бутоны, когда они уже набрали цвет, затем смешать с кунжутовым маслом и медом, добавить немного жженой слоновой кости и намазать этим голову. И втирать - вот так, вот так, - он энергично продемонстрировал все это на своей сверкающей лысине.
- И вскоре, - продолжал он, - начинают прорастать волосы, они растут, как пшеница весной после дождя, и вот - голой макушки уже нет! Свет уже не убегает в испуге, отражаясь от блестящей лысины, а играет в волосах. И опять человек, который недавно был лысым, становится прекрасным в глазах женщин! Клянусь Надаком, клянусь Танитом, приносящим радости! - воскликнул Гиги с воодушевлением. - От этой мази волосы растут! Еще как растут! Они выросли бы даже на дыне, если ее натереть этой мазью. Они, как трава, полезли бы и из этих досок, если их как следует натереть. Так ты не знаешь, о каком растении я говорю?
Пытаясь побороть замешательство, Кентон покачал головой.
- Да, - печально сказал Гиги, - бутон чилку-ора обладает такой силой. И потому я ищу его, - он глубоко вздохнул, - чтобы вновь стать прекрасным в глазах женщин.
Он опять вздохнул. Потом, одного за другим, он хлопнул каждого раба по спине кнутом Закеля, всех, даже Сигурда.
- Да, - пробормотал он, - да, они спят.
Темные глаза его блеснули, по губам пробежала усмешка.
- Ты не можешь понять, - сказал он, - почему я говорю о таких мелочах, как кусты, волосы, лысина, тогда как ты лежишь здесь, скованный цепями. Но, Волк, это далеко не мелочи. Это они привели меня сюда. А не будь меня здесь, ты думаешь, мог бы помыслить о свободе? О нет, - сказал Гиги, - жизнь - серьезная вещь, поэтому серьезно все то, из чего она состоит. И поэтому в ней не может быть мелочей. Давай передохнем минутку, Волк, пока ты усваиваешь эту великую истину.
И опять он прошелся кнутом по спинам рабов.
- А теперь, Волк, - продолжал Гиги, - теперь я расскажу тебе, как я попал на этот корабль, и причиной тому были чилкуор, его воздействие на мои волосы и моя лысина. И ты увидишь, что и твоя судьба зависит от всего этого. Волк, когда я был совсем юным - я жил тогда в Найневе, - девушкам я казался необычайно привлекательным. Когда я проходил мимо, они кричали: «Гиги! Гиги, красавчик, малыш! Поцелуй меня, Гиги!»
Голос Гиги звучал жалобно, и это рассмешило Кентона.
- Ты смеешься, Волк, - сказал он, - ну что же, так мы быстрее поймем друг друга.
Его глаза лукаво сверкнули.
- Да, - сказал он, - так и говорили: «Поцелуй меня». И я целовал, потому что все они казались мне такими же привлекательными, как и я им. Я становился взрослее, и взаимное притяжение росло. Ты, несомненно, заметил, - сказал Гиги самодовольно, - что у меня необычное телосложение. Когда закончилось мое отрочество, то самое красивое, что у меня было, - это мои волосы. Черные и кудрявые, они спадали кольцами мне на спину. Я заботился о них, надушив ал, и девушки, любившие меня, оплетали ими свои пальчики, когда я брал их на руки и поднимал высоко или когда моя голова лежала у них на коленях. Им и мне это доставляло радость.
А потом меня подкосила лихорадка. И когда я выздоровел, все мои волосы выпали!
Он опять вздохнул.
- Одна женщина из Найневе пожалела меня. Это она намазала мне голову мазью из чилкуора, она рассказала мне, как ее готовят, и показала кустарник. Прошли годы, ах, счастливые годы, и вот я опять заболел лихорадкой. И опять мои волосы выпали. Я был тогда в Тире, Волк, и я поспешил вернуться в Найневе. Но добрая женщина уже умерла, и на том месте, где рос кустарник, были теперь пески!
Он опять глубоко вздохнул. Как ни заинтересовался Кентон рассказом, услышав этот грустный вздох, он не смог удержаться от подозрительного взгляда. В словах Гиги ему почудилась какая-то наигранность.
- Потом, когда я решил продолжать поиски, - быстро заговорил Гиги, - до меня дошли слухи, что влюбленная в меня принцесса направляется в Найневе, ко мне. Какой стыд и отчаяние я пережил! Я не мог предстать перед ней лысым. Ибо никто не полюбит лысого!
- Никто не полюбит толстого, - усмехнулся Кентон. Он выразил свою мысль в привычной ему манере, и Гиги ничего не понял.
- Что ты сказал? - спросил он.
- Я сказал, - с серьезным видом ответил Кентон, - что для человека е такими достоинствами, как у тебя, потеря волос должна была иметь в глазах женщины не большее значение, чем потеря птицей одного пера.
- Ты красиво говоришь, - вяло заметил Гига. - В нескольких словах заключено так много. Конечно, - продолжал он, - я был в отчаянии. Я мог бы спрятаться где-нибудь, но я боялся, что у меня не хватит силы духа, чтобы долго скрываться. Она была прекрасна, Волк. К тому же я понимал, что если она узнает, что я в Найневе, гС так оно несомненно случится, она найдет меня. Она была светлокожей, а между светлыми и темными женщинами есть одна разница - последние ждут, когда ты к ним придешь, а первые принимаются сами себя искать. И я не мог укрыться ни в каком другом городе - везде были женщины, которые любили меня. Что мне было делать?