Этот человек живет со смертью в глазах.
Несколько месяцев тому назад Вера Исакова рассказала следователю о том, что делалось в одной из скопческих квартир на Малом проспекте. Рассказала, как три года назад неграмотной деревенской девушкой приехала она в Ленинград, к тетке своей Василисе; как устроила ее тетка на фабрику; как учила ее молиться, и как на Ждановке торжественно принимали ее, «голубицу» Веру, в святое «братство»: горели свечи, ходили «стеночкой» люди, пели «христос воскресе»…
Так рассказала Вера Исакова… А несколько дней спустя где-то на окраине острова Голодая речной милиционер вытащил ее из воды — утопающую, полуживую.
Когда ее привели в сознание, она заплакала:
— Зачем меня вытащили? Все одно я пропала навек!..
Больше от нее ничего не удалось добиться: ее ум помутился…
На суде Ломоносову был задан вопрос:
— А если кто-либо из сектантов нарушит обет молчания, что тогда?
На это «вождь» ленинградских скопцов ответил полупритчей:
— Также как оголенные электрические провода грозят смертью — так и у нас: каждый, кто нарушит обет — или искупает вину, или — головой в Неву!..
В свете этой ломоносовской «притчи» не становятся-ли понятными гибель черкизовской чулочницы, таинственный выстрел в Лаврикайнена, попытка самоубийства ткачихи Веры Исаковой?!
Одна из ждановских скопчих, Агафья Ермакова, на допросе по этому поводу ответила с истинно-евангельской кротостью:
— Раз бросилась, стало быть, ейное дело! А почему с моста Декабристов? Чорт ее знает — есть и ближе мосты: Тучков, Уральский…
Она, Агафья, «ничего не знает» и ничего не скажет.
Но мы-то знаем теперь, что накануне самоубийства к Вере приходили скопчихи со Ждановки и о чем-то долго кричали… Легко представить себе, каким «судом» грозили они ей и какого искупления требовали.
Над Верой свершился — может быть, в последний раз — древний закон «корабля»:
— Отступнику — смерть.
Темная, запуганная, измученная девушка поверила, что и впрямь нет для нее в жизни пути.
Мысль о неизбежной мести охватила ее ужасом смерти… И, спасаясь от нее, Вера кинулась «головой в Неву» — в смерть.
Койка в сумасшедшем доме, физическое и душевное увечье, страшные воспоминания, которые человек обречен тащить за собой двадцать шесть долгих мучительных лет — вот те трагические тупики, куда приводит скопчество Исаковых, Силиных, Григорьевых…
Это тот «счет жизни», который пролетарская общественность и советское правосудие могут предъявить скопцу из меняльной лавочки, банкирскому выкормку, зловещей старухе-процентщице и другим «героям» этого судебного процесса.
Не «за веру» судил главарей лениградских скопцов Областной суд в зале Выборгского Дома Культуры, где за эти дни на процессе перебывало до 10.000 рабочих. Не за религиозные убеждения, а за то, что они создали целую организацию для того, чтобы вовлекать в свои ряды новых приверженцев и калечить их физически и нравственно.
Их судили за то, что под видом религиозной свободы они использовали в целях личной корысти и эксплоатации религиозные предрассудки темных и экономически-беспомощных тружеников, которых им удавалось вовлекать в секту.
Их судили за то, что в героические дни социалистического строительства они пытались вырвать из рядов строителей социализма пролетарскую молодежь, пытались затянуть ее обратно в болото обывательской «отрешенности от мира», уничтожить своим классово враждебным мертвящим влиянием растущую творческую активность масс.
Скопцов судили, как классовых врагов, которые в стенах своих «сионских горниц» сеяли ядовитые семена антисоветской контрреволюционной пропаганды, осуществляя этим свои тайные политические цели и чаяния.
Ломоносов приговорен к десяти годам лишения свободы со строгой изоляцией, к конфискации имущества и высылке на поселение в отдаленные местности на 5 лет.
Алексеев и Петров осуждены на восемь лет, Ковров — на семь лет лишения свободы с последующей ссылкой.
Тупикова, Жаркова и Бутинова приговорены каждая к двум годам лишения свободы со ссылкой на разные сроки, та-же мера применена и к Маркову.