— И не изменю своего выбора, — решительно произнесла она. Нужно как-то остановить этот ужасающий смех! — И мною руководит такой же эгоизм, который двигал и вами, когда вы хотели оставить меня на службе. К тому же, мне будет как-то спокойнее, если вы станете моим «телом», а не инспектором. В конце концов, что мне еще делать, как не служить Центральным Мирам? — сказала она уже мягче. — А вы помогли мне остаться на моих условиях, потому что они распрекрасно знают: я единственный корабль, который справится с этим заданием. И вы, Найал Паролан, нужны мне как напарник, потому что вы чертовски умны, изобретательны, беспринципны и требовательны. Потому что вы знаете, как со мной обращаться, на какие кнопки нажимать. Конечно, ростом и наружностью вы не Бог весть что, но на этом я уже обожглась. И я верю, что вы вытащите меня отовсюду… даже с Беты Корви.
— Веришь… мне? — с трудом выдавил он. Тело его тряслось от нечеловеческого напряжения. — Да ты соображаешь, что говоришь, безмозглая, несуразная идиотка, недоразвитая романтическая жестяная дуреха? Ты веришь — мне? Неужели ты не понимаешь, что я знаю о тебе все до последней мелочи? Я даже сделал хромосомное экстраполирование и теперь знаю, как ты выглядишь? Знаю, какие отключающие слоги закодированы в твою панель не далее, как семь дней назад! Она мне верит! Да я последний человек из, тех, кому ты можешь верить. И ты выбрала меня своим «телом»! Боже милостивый…
Это открытие потрясло Хельву до глубины души. Так значит, у Паролана возникло к ней телесное влечение? Она не знала, что делать — благодарить небеса или выть от ярости. В душе ее боролись восторг и ужас. Нет, она знает, что ей делать. Еще ничего не потеряно. Подсознательное стремление «тела» увидеть лицо своего «мозгового» партнера — явление не столь уж редкое, когда между напарниками возникает глубокая эмоциональная привязанность. Обычно оно неосуществимо из-за невозможности открыть смотровую панель. Но если Найал знает секретный код…
Она должна избавить его от этого наваждения, так или иначе…
— Вот почему, Хельва, я не могу быть твоим «телом», — упавшим голосом проговорил Найал. — Только прошу тебя, не надо дурацких песен о том, что это обычное для тел наваждение, что оно пройдет. Я знаю отключающие слоги. И однажды малыш Найал может не выдержать. Мне придется открыть этот гроб, в который они тебя замуровали. Взглянуть на твое прекрасное лицо, коснуться ангельской улыбки и обнять тебя…
Он подходил все ближе, шаг за шагом преодолевая чудовищное сопротивление, пока не приник всем телом к ее пилону, вжавшись щекой в неподатливый металл. Пальцы побелели от усилий проникнуть за разделяющую их титановую поверхность. Вот рука его медленно скользнула к смотровой панели. А на лице застыло спокойное, отрешенное, почти счастливое выражение, глаза были закрыты, как будто он уже держал ее в объятиях.
— Тогда скажи эти слоги! — затрепетав от страсти, крикнула она. — Сними панель, открой капсулу, загляни мне в глаза, прижми к груди мое уродливое тело. Я лучше умру в твоих объятиях, чем навеки останусь нетронутой девственницей — без тебя!
Он вскрикнул и отпрянул, будто обжегшись о холодный металл. Лицо исказила страшная гримаса.
— Вот видишь, Найал, ты этого не сделал — значит, не сделаешь никогда, — тихо и нежно проговорила она, стараясь справиться с неожиданно нахлынувшим желанием, которое грозило свести ее с ума.
— Боже мой, Хельва, нет, нет!
Он повернулся и бросился к шлюзу. Рванул рычаг двери. Выскочил из лифта, не дожидаясь остановки. И исчез в главном здании.
«Теперь мне остается только ждать, — с тоской думала Хельва. — Он должен принять решение сам. Должен сам захотеть вернуться, после того, как убедится, что может доверять себе. Моя безоглядная вера в неги ничего не значит. Ведь именно от него зависят все наши планы, замыслы, свершения».
Ну почему я не захлопнула перед ним двери шлюза? Почему не заставила его остаться, пока он не поймет, что все уже прошло, что опасность навсегда миновала? Почему не воспользовалась моментом, когда с него слетела вся бравада — ведь уже никогда он не будет так открыт, незащищен ни от меня, ни от себя самого. И он это поймет, как только придет в себя.
Вероятно, он скоро вернется — заносчивый, беспечный, весь напор и самоуверенность. Если привязанность зашла так далеко, он непременно вернется. Просто не может не вернуться. Хотя… Найал Паролан сможет все. Если решит, что так нужно. Он такой. Он сумеет оправдать любой вероломный, коварный, беспринципный замысел, который сам же состряпал, а потом выкинуть его из головы, как только тот сослужит свою службу. Но поставьте его в такую ситуацию, которая затронет его душу, взовет к его глубоко запрятанным и бдительно охраняемым лучшим чувствам, — и Найал Паролан сможет сделать благородный жест, проявить несвойственный ему акт самопожертвования. И до конца жизни обречь их обоих на несчастье!
Может быть, вызвать Рейли? Он примет безотлагательные меры. Но какие? Найал укрылся в главном здании. Ему необходимо все обдумать, взвесить и принять решение. И она искренне надеется, что он решит вернуться. И потом, после всего того, что они устроили Рейли, лучше его лишний раз не раздражать. Особенно по поводу Паролана.
И Хельва продолжала-ждать — открыв шлюз, опустив лифт.
Он назвал ее красивой. Когда он успел сделать экстраполяцию ее хромосомной структуры? Это должно было стоить ему целого состояния. Перед ее полетом на Бету Корви? Или во время происшествия на Бореалисе? Господи, неужели он видел ее медицинскую карту? Нет, это оттолкнуло бы такого поклонника женской красоты, как он. — Она усмехнулась своим мыслям. Неужели он нашел ее юной и желанной? Конечно, ошеломляющие сексуальные подвиги, на которые он так прозрачно намекал, могли быть обычной болтовней. С другой стороны, мужчины, которых судьба обделила статью, зачастую могут похвастаться другими весьма завидными качествами. И аппетитами им под стать. Но он сказал, Что ее лицо прекрасно. И пусть это всего лишь искусственная экстраполяция, все равно услышать такое приятно. Он не из тех, кто легко бросается такими словами. Раз он так сказал, значит она действительно красива.
Мысль о собственной красоте льстила и одновременно лишала покоя. Капсульников специально программировали, чтобы они не задумывались о своей внешности, и заботились о том, чтобы они никогда не видели своих изображений. Это тоже принадлежало к разряду особо секретных сведений. Но, по-видимому, для того, кто настроен решительно, нет ни секретов, ни святынь. Найалу удалось узнать новый отключающий код, известный только шефу Рейли и вдобавок, в качестве дополнительной предосторожности, под гипнозом запечатленный в его памяти.
Значит, она прекрасна, — так сказал Найал. Но где же он?
Она усмехнулась этим странным строкам, так неожиданно пришедшим ей на память. Тем не менее, ничто на свете не заставляло людей так отчаянно рисковать, как красота, особенно красота недосягаемая.
Ради обладания легендарной Еленой пала Троя. Ради прекрасных драгоценностей люди ставили на карту жизнь, свободу, веру. Ради красоты истины они шли на костер. Ради красоты принципа орды приверженцев самых разных религий жертвовали жизнью.
Но она не хочет, чтобы Найал погиб ради нее — неважно, красива она или нет. Он нужен ей живым, за пультом управления!
Включился канал связи.
— Слушаю!
— Какой милый прием, — проговорил чей-то знакомый голос.
Это не Найал. Волна облегчения набежала и отхлынула.
— Кто это?
— Дорогуша, ты меня обижаешь.
— Ах, это ты, Броули. Я… просто я ждала другого вызова. Но я всегда рада услышать твой голос. — Было бы неразумно ссориться с городским капсульником, тем более с Броули, и особенно сейчас. Ей может потребоваться его помощь.