— Ладно, это не слишком зрелое поведение, но меня достало, что он возится с Дженной, как с инвалидом.
— Рик беспокоится за нее…
— Ей восемнадцать. Пора взрослеть. — Софи несколько раз тыкает в кнопку. — Это самый тормозной лифт на острове!
Я не имею морального права рассказывать Софи про Дженну. Но каково это — не иметь сил встать утром с постели? К чему это может привести, если чувствуешь, что у тебя нет свободы выбора?
— Вот уж не думала, что Рик будет танцевать, — говорит Софи. — Он так не ржал с тех пор, как нам было по одиннадцать и я чуть не подожгла тетушкин шкаф.
— Что? Как это?
— Я проверяла ценники. Со свечкой, в темноте. Рик никогда не даст мне об этом забыть.
Я улыбаюсь, представляя себе, как они озорничают, подобно Феликсу и Фанни. Затем улыбка сходит с моего лица. Я прижимаю к груди письмо.
— Как Рик вел себя с Дженной?
— То есть покупал ли он ей подарки? Или пользовался любым удобным случаем, чтобы прикоснуться к ней? Или шел рядом, счастливый, будто король?
У меня обрывается сердце.
— Да.
— Нет. Скорее, он обращался с Дженной как с младшей сестрой, понимаешь?
Теперь меня душит смех.
— Нет, не понимаю.
— Однажды Дженна поинтересовалась: может, Рику нравятся мальчики, ведь они почти не целуются. — Улыбка Софи гаснет. — Она вечно что-то разнюхивала, словно не доверяла ему. Месяц назад я бы велела ей не переживать. Рик ни за что не подведет человека, который от него зависит.
Это свидетельствует в пользу Рика, но все же беспокоит меня.
— Эй, а где твой посох бо? — вдруг спрашивает Софи.
— О нет! — У меня екает в животе. — Я оставила его в зале!
— Надо забрать. — Софи ломает руки, поглядывая на часы. — Или служащие передадут его Драконше и расскажут, что мы танцевали. Ведь на посохе стоит твое имя. Она сообразит, что к чему, и нам несдобровать.
Звенит подъехавший лифт. Из него выходит Драконша, грозно цокая каблуками. Ее темные глаза обращаются на нас, и преподавательница суровеет.
— Аймэй, уже отбой, — говорит она по-китайски.
Софи тихо чертыхается. Мы опоздали.
Тут, словно ниоткуда, возникает Мэйхуа, шурша юбкой.
— Эвер, ты забыла это.
Драконша хмурится, возможно, из-за того, что вожатая назвала меня американским именем, но Мэйхуа просто сует мне в руки какую-то вещь, завернутую в одеяло, твердую и тяжелую.
— Ой!
Это мой замаскированный посох бо.
— Отправляйся в постель. Ты опоздала! — И, прежде чем я успеваю вымолвить хоть слово, Мэйхуа толкает меня к распахнутым дверям лифта. Затем берет Драконшу за руку и начинает расспрашивать про завтрашнее расписание. Взгляд Драконши скользит по свертку в моих руках. Поблагодарив Мэйхуа взглядом, я хватаю Софи за руку и тащу в лифт, ретируясь с линии огня.
Дорогая Эвер!
Прости, что так долго не отвечал на твой вопрос о домашних заданиях. Должно быть, твое письмо, пришедшее семь лет назад, затерялось. Возможно, в противном случае течение моей жизни изменилось бы намного раньше.
Боюсь, что не могу поделиться с тобой мудрыми откровениями, за исключением того, что пашу как каторжный. И выбираю те предметы, на которые я не прочь потратить несколько часов. Наверное, я отчасти перфекционист, а мой любимый учитель физики сказал, что это хорошо для школы, но хреново для меня. Даст Бог, ты найдешь более эффективный способ выполнения домашки.
Мне тоже необходим совет. Надеюсь, ты сможешь помочь. Я не особенно хорошо умею выражать свои эмоции словами. Но есть на свете одна девушка. Когда я впервые встретил ее, то внезапно испытал странное чувство — узнал ее. Словно раньше ее лицо сотни раз являлось мне во сне, а теперь я впервые смог увидеть его наяву. Когда я вспоминаю качества, которыми когда-либо восхищался в окружающих, то нахожу их в ней. Она бесстрашная. Сильная и добрая. Она так любит родных, что старается никогда их не подводить, даже ценой собственного счастья. Когда у меня возникла проблема, эта девушка не раздумывая бросилась мне на помощь. Она заставляет меня сомневаться в верности арифметических вычислений. Один плюс один всегда равнялось двум. С ней сумма возрастает в геометрической прогрессии.
А когда мы танцуем, до меня наконец доходит. В парном танце необходимо соблюдать равновесие. Я всю жизнь балансировал на грани. Я до сих пор следую этой безумной дорогой, но больше не теряю равновесия. И впервые могу смотреть на небо: оно усеяно звездами.
Когда я начал писать тебе это письмо, то думал, что задам такой вопрос: как убедить тебя в том, сколько ты для меня значишь? Но теперь я понимаю, что это неправильный вопрос. Я не собираюсь никуда уходить. И буду ждать тебя столько, сколько понадобится.