На это мне чаще всего отвечают: «Как они могли не знать?»
Чудо-мальчик смотрит на меня:
— Видимо, Эверетт звучало похоже на Бернадетт или Джульетт. Вполне естественная ошибка.
Я ошеломлена. Он понял! Иногда вещи, которые кажутся элементарными (например, чем мужское имя отличается от женского или почему твоя самооценка оказывается под угрозой, когда подводишь своих родителей), в действительности таковыми не являются, если растешь в семье, подобной моей.
— Да, — отвечаю я.
Правда, от этого мое имя не перестает быть проклятием моей жизни.
— А что оно вообще значит? — спрашивает Рик.
Почему меня так завораживает щетина на его подбородке?
— «Храбрый, как кабан». Учти, не я его выбирала.
— Эвер Храбрый Кабан. А мне нравится, — говорит Рик.
Не удержавшись, я тихонько фыркаю. Не может быть, чтобы ему нравилось.
— Нет, правда. Куда лучше, чем мое имя. Меня назвали в честь Фридриха из «Звуков музыки». А мою младшую сестру — Лизль.
Я поджимаю губы и соглашаюсь:
— Прикольно.
— Ничего прикольного, — стонет бедняга. — Нам раз сто пришлось пересмотреть этот фильм, и каждый раз родители сообщали: «Вот в честь кого вас назвали!» Мою сестру это так достало, что год назад, в пятом классе, она сменила имя на Шелли.
Я не могу удержаться от улыбки:
— Она чем-то похожа на мою сестренку.
Семья, которая выбирает имена из стародавнего, но симпатичного мюзикла, — такого я от чудо-мальчика не ожидала.
Рик смотрит в лобовое стекло, по-прежнему тряся коленом и ковыряя подушечки пальцев, снова утомленный — как будто этот разговор ему смертельно наскучил.
Что ж, прекрасно. Я тоже отворачиваюсь к окну, лицо мое пылает. Мир кажется раздражающе чуждым, словно я очутилась в параллельной вселенной, кишащей странными квадратными автомобилями, продолговатыми уличными знаками и ограничителями скорости, указанными в километрах и китайских иероглифах. Затем мы по эстакаде въезжаем на лесистые горы. Сквозь листву виднеются мятно-оранжевые пагоды: квадратные ярусные крыши с расширяющимися, как ласточкины хвосты, углами, сложенные в башни: чем ближе к вершине, тем плотнее. Вроде моей любимой шкатулки, привезенной папой из поездки в Сингапур, только увеличенной до размеров здания.
Сдается мне, Тотошка, я больше не в Огайо…[15], и мне нелегко разобраться, какие чувства это во мне вызывает. Я до сих пор сбита с толку, ошарашена, но и заинтригована.
— Аймэй, ни сюйяо тин сялай цзо шэнмэ ма? — говорит Лихань.
— Я… э-э… простите, не понимаю…
— Он спрашивает, не нужно ли тебе заехать в какой-нибудь магазин, — переводит чудо-мальчик.
Я краснею. Мне не нужна помощь Рика.
— О… э-э… нет. Не нужно. И еще: я Эвер. Никто не зовет меня Аймэй.
Чудо-мальчик на беглом китайском передает вожатому мой ответ и кое-что еще в придачу. Он даже сменил тон и обращается к Лиханю как к пожилому человеку — более почтительно и вежливо. Иначе и быть не может. Наверное, Вселенная жестоко подшутила надо мной, устроив так, чтобы в этом путешествии, навязанном мне родителями, я тут же нарвалась на их идеал.
— Если ты уже говоришь по-китайски, — не сдержавшись, язвительно интересуюсь я, — почему твои родители упекли тебя сюда?
— О, это не они. — Янтарные глаза Рика, устремленные на меня, вспыхивают. — Я сам поехал. У нас с Софи здесь родственники, которых мы навещаем каждое лето.
Чудо-мальчик сам решил посещать китайскую летнюю школу. Что тут скажешь?
— Конечно, в «Цзяньтане» все по-другому, — говорит Софи. — А как насчет тебя? Почему ты решила приехать?
— Это не я решила. — Мой голос слегка дрожит. — Меня родители заставили.
Софи смеется.
— Ну, здесь тебя никто заставлять не будет.
— Как это?
— Программу придумали наши родственники, — шепчет Софи. — Это страшная тайна. Никакого надзора.
«Да ладно!» — проносится у меня в голове.
— Так, значит…
Чудо-мальчик делает предупреждающий жест в сторону Лиханя, который, видимо, понимает по-английски куда лучше, чем показывает.
— Потом расскажу, — тихонько говорит Софи.
Я хочу расспросить ее поподробнее, но наш микроавтобус уже подъезжает к воротам, минуя бетонную плиту с двумя китайскими иероглифами. Слева от нас среди гор высится красное здание в виде пагоды — самой большой из виденных мною. Справа охранник в будке отдает нам честь, и деревянный шлагбаум поднимается, чтобы пропустить нас.
— «Цзяньтань», — объявляет Лихань.
15
Эвер вспоминает песню из фильма «Волшебник страны Оз», одна из строчек которой звучит как «Toto, I’ve a feeling we’re not in Kansas anymore» («Сдается мне, Тотошка, мы больше не в Канзасе»).