Я стараюсь сосредоточиться на китайских сокровищах, вывезенных — или похищенных (в зависимости оттого, чью сторону вы занимаете) — гоминьда-новцами. Я обхожу Ксавье и его друзей, стоящих у монгольской юрты, и вместе с Лорой и несколькими девушками окружаю витрину со знаменитым шедевром — кочаном пекинской капусты, вырезанным из цельного куска бело-зеленого нефрита. Нам объясняют, как отличить настоящий нефрит от подделки: надо посмотреть его на свет.
За обедом выясняется, откуда взялись все те вещи, которые я считала родительскими причудами: свежевыжатый арбузный сок с мякотью, половинки маракуйи, подаваемые с крошечными пластмассовыми ложечками… Я даже натыкаюсь на мамину любимую пурпурную питтайю, исходящую темным соком, не похожую на белые высохшие плоды, завозимые в кливлендский магазин китайских продуктов. От ее тяжести мне становится не по себе, я кладу фрукт обратно на лоток и продолжаю осмотр.
Подкрепившись, я в одиночестве случайно забредаю в большой зал со стеклянной витриной, запруженный народом. Сзади напирают потные тела, я медленно продвигаюсь вперед, словно зубная паста в тюбике, пока меня не прижимают к стеклу. С трудом переводя дыхание, упираюсь в витрину рукой и разглядываю коричневый ломтик свиной грудинки на золотой подставке. Прослойка жира и полосы сочного мяса отражают свет. Свинина выглядит довольно аппетитно: хочется взять палочки для еды и полакомиться ею, но — чудо из чудес — она сделана из яшмы!
— Это изделие единственная вещь, которую обязательно надо увидеть в Тайбэе, — раздается дразнящий голос позади меня. — Тебе удалось.
Мое сердце бешено колотится, пока Ксавье проталкивается ко мне. Под воротником его сшитой на заказ рубашки мерцает золотая цепочка. Когда мы выбираемся наружу, Ксавье берет меня под локоть, защищая от толпы. Синяк у него на лице — темножелтое пятно на переносице — до сих пор не сошел. Прикосновения Ксавье, его запах будоражат мое тело воспоминаниями о поцелуях, о наших переплетенных телах.
— Привет, — тупо мямлю я.
— Тебе понравилось? — звучит на фоне гула толпы его низкий голос.
— Каменное мясо? — Я с трудом сглатываю. — Забавно, с каким усердием наши предки поклонялись еде.
Он улыбается одними губами:
— У них было много желаний, которые мы недооцениваем.
Я краснею и сосредоточенно разглядываю пятицветную вазу с изображением бессмертных[92], сотни оленей, плодов, разных животных и благодатных голубых облаков.
— Ты меня избегаешь, — говорит Ксавье.
— Я не знаю, что сказать, — отвечаю я.
Его поза непринужденна, но руки, лежащие на ограждении, отделяющем нас от вазы, напряжены.
— Для меня это не случайная интрижка.
Я облизываю пересохшие губы:
— Мне не хочется сожалеть об этом…
— Тогда не надо. — Ксавье нежно гладит меня по волосам. — Ты цепляешься за того, кто уже сделал свой выбор.
Я снова тревожно вздрагиваю. Ксавье слышал все его телефонные разговоры. Видел все открытки. Однако посох бо… Вот бы позвонить Рику, но раньше у меня не было нужды в его телефонном номере, поэтому я им не располагаю.
— Из-за чего вы подрались?
Ксавье отводит взгляд.
— Он взбесился из-за того поцелуя в доме тетки. Это не его ума дело.
Я ненавижу Рика за то, что он знает про поцелуй. Но тем не менее он счел, что это его ума дело.
— Может, он еще не сделал выбор, — выпаливаю я.
Ксавье поворачивается ко мне, раздраженно разводя руками:
— Тогда почему он с Дженной в Гонконге?
— Откуда ты это знаешь?
— Подслушал его телефонный разговор в клинике, ясно? Дженна перенесла свой рейс из Тайбэя. Они договаривались, что он встретит ее в аэропорту.
— Из Тайбэя? — бормочу я. — Дженна собиралась в Тайбэй? Я не знала.
Почему Рик не сказал? По-видимому, он наконец набрался мужества и намеревался заставить родных принять ее. Какая же я дура. Годы безответной любви обрушиваются на меня мучительным одиночеством. После Дэна я так ничему и не научилась. И вот опять одержима парнем, влюбленным в другую. Парнем, который снова и снова давал понять, что относится ко мне лишь как к сестре.
У меня теснит в груди. Я перехожу в соседний зал, по которому эхом разносится стук зубила по камню: это приглашенный художник вырезает именные печати за столом в углу. Остальную часть помещения занимает шелковый свиток с панорамой: хребет под названием Лу, со скалистыми вершинами и вечнозеленой растительностью таких глубоких и насыщенных синих тонов, что их можно ощутить на вкус.