Возможно, Наиль рассматривала существо, как инопланетного шпиона, дурную копию человека, подброшенную неизвестными врагами. Но интуиция Воронцова требовала отложить решение и поговорить с «Франкенштейном». Искин искином, а человеческое чутье никто не отменял.
В одно плавное движение существо поднялось из своего угла и двинулось навстречу. Голое тело перемещалось легкими рывками, слегка припадая на правую более крупную ступню. Воронцов решил не затягивать разговор.
– Привет! Хочу задать тебе пару вопросов.
Молчание и пристальный, поблескивающий взгляд – ждет дальнейших слов и действий. Самое простое начать с того, что вертится в голове.
– Кто ты на самом деле?
– На самом деле? Что за идиотский вопрос, – хохотнул неизвестный. – Чтобы разобраться, держите в клетке голым? Или это новые методы дрессуры?
Интересно. Разве были старые? Голос существа изменился, подернулся легкой хрипотцой. И теперь оно смотрело прямо в глаза, не смущаясь, не закрываясь. Заметно покачивалось из стороны в сторону.
– Почему дрессуры? Извини, ты замерз? Хочешь одеться?
– Хотелось бы разговаривать на равных, мил человек.
– Хм, на равных? Как люди. Я дам тебе одежду, если ты убедишь меня, что человек.
Он отвел глаза и осмотрел помещение. Облизнул губы. В сузившихся глазах засветилось безумие.
– Ха! Я еще должен убеждать. Голым, в клетке, после картинок и загадок? А кто же я, по-вашему? А… догадываюсь. За последнюю акцию вы отправили меня на низшую ступень, записали в недочеловеки? Правильнее было убить.
Говорит напористо, агрессивно, но обращается на «вы» в ответ на нарочитое тыканье. Боится и признает власть?
– Не понял. Что за акция и ступень? Можно на «ты». И я здесь один.
– Значит, ты один, а я не человек. Плевать, я уже стал богом. Воплотил мечту и никто не смог помешать.
Вот так выверт. Воронцову пришлось подобрать челюсть. Уловить логику суждений не получалось.
– Женя, ты странно себя ведешь.
– Женя…?
На короткий момент брови поднялись несимметричным изломом, будто в недоумении, но существо быстро взяло эмоции под контроль – взгляд стал насмешливо непроницаемым.
– Выберешь другое имя?
– Нет, все правильно, пусть Женя. Старое на новый лад. А тебя зовут…
– Я же говорил – Павел.
– Послушай, Павел, ты здесь главный, понимаю. Хозяин всех этих, – он театрально развел руками, – психиатрических приемов. Скажи, что от меня хочешь? Во что в этот раз собираетесь меня обратить? То есть собираешься. Ты же один?
Губы растянулись в улыбке, но поломанное на фрагменты лицо выглядело маской абсурда, ожившей цирковой бутафорией. В тенях сумасшествия. У Жени явно имелась собственная версия происходящего. С воображаемой бригадой «мозговертов» за стеной, которые не первый раз с ним что-то вытворяли. Форменная бредятина.
– Зеркало, Наиль.
Приказ вырвался совершенно необдуманно, приправленный страхом неожиданных разоблачений. Девочка соображала на сверхсветовой, и уже на звуке имени напротив существа развернулся тончайший зеркальный лист, прозрачный со стороны Воронцова.
Женя замер на мгновение, тело одеревенело, рука оборвала очередной театральный пируэт, стыло повисла, а потом опустилась вдоль тела. Взгляд прилип к отражению. Прострация космического "Франкенштейна" длилась недолго.
– Все понятно. Выгляжу отвратительно. Вышедший из строя трансформер, чтоб его! Боишься заразиться уродством? – он закинул голову и расхохотался. – Что ж, я такой. И дальше? Что еще для меня подготовил?
– Ты удивлен тем, как выглядишь. Почему?
– Удивлен? Вовсе нет. Немного подзабыл только, но узнаю. Получил по башке вот и привиделось, что был смазливее. Раз Женей зовут… Жаль, с такой рожей в доверие не втереться.
Кривая усмешка протянулась, как шрам. Весь этот эпатаж имел привкус уловки. В сером и карем глазах мелькала настороженность хищника.
– Лучше оставь попытки. Просто расскажи все.
– Что рассказать? С какого дерьма начинать? С установок глубокого бурения или с того, как приятно щекочет кожу затянутая на шее петля? Или про то, как весело полыхает пламя на еще живом теле?
Слова, которыми плевался Женя, никак не вязались с реальностью. Воронцова буквально затошнило от бреда. Опять возникало острое чувство, что все это – его собственные, вымороченные одиночеством сны. Если продолжать в том же духе, то можно никогда и не проснуться.