Марк тогда практически сразу поменял код доступа, отрезал ее от игры в свободу. Ну и пусть, подумала. Не очень-то и хотелось. Развитие живых вещей привлекало куда больше зацикленных на собственной смерти людей. И зря в том момент отступилась.
– Евгения, – полное имя ударило, как хлыст. – Почему ты здесь? Что опять произошло?
– Я…,
Врать она все равно не сможет. Но почему так страшно? Что хуже: узнать правду или увидеть его реакцию.
– Я все знаю про акцию, – выпалила Женя. – Зашла в сеть. Как ты можешь допустить этот ужас?
Игорь молчал. Не делал ни одного лишнего движения. Просто стоял в ожидании ее следующих слов, опираясь плечом о косяк. Взгляд не синий, почти черный, как грозовые тучи.
– Так же нельзя, Игорь. Это ведь убийство.
– Кто же их гонит? – раздвинул он губы. – Свобода выбора. Законное право выразить недовольство.
– Что ты такое говоришь?! Они все ненормальные, ты же знаешь. Сотни свихнувшихся людей, которые накручивают друг друга. Которых запутал еще больший безумец – Марк. И это проклятая сеть позволила разрастись сумасшествию в прогрессии.
– Успокойся! – гаркнул он.
– Как успокоиться? Жизнь – главная ценность. Слышал такое? Попы много правильных слов об этом говорят. Массовое самоубийство – это абсурд, дикий абсурд. Их же нельзя провоцировать, Игорь. Ты сам говорил, что они, как скоты, тьма притягивает, ямы, расстройства, иллюзии. За ними за всеми надо следить. Контролировать, Игорь. Не толкать…
Фразу оборвали хлесткая пощечина. Какое ожесточенное у него лицо!
– Успокойся, слышишь! Дура. Никто не собирается их толкать. Я же сказал, что через пару дней выявим их всех. Тех, кому ушли тысячи твоих ЦКО-чехлов, и тех, кто еще собирается сгореть за компанию. Накроем, возьмем под контроль.
Он развернулся и пнул со всего маха приткнувшееся рядом кресло. Оно грохнуло на бок, завертело шарнирами. От Игоря шли волны едва сдерживаемой ярости. Веяло животной силой, она ломилась сквозь заграждение из плотно сжатых губы и жестко сведенных бровей.
– С каких пор тебе до всего стало дело! – взревел он и еще раз пнул поверженное кресло.
Женя вдохнула и выдохнула. Главное правильно подобрать слова. Тихий вежливый вопрос, тактичное сомнение. Слишком страшно внутри Игоря бушевало пламя.
– Мне жаль. Просто их жаль. А тебе нет? Совсем?
– Нет, совсем – отрезал он. – И на этом закончим!
Схватил кресло за ручку, с еще большим грохотом поставил его на место и вышел. Отдаленно загудела, защелкала кухня, выполняя стандартные утренние указания. И все. Конец дискуссии. Ей дали понять, что продолжать не стоит, ничего толком не объяснив. И что с этим делать? Если она отправит архив, то может навредить его не слишком законной афере, сломать карьеру и потерять навсегда. Он ее не простит. Нужно верить Игорю. Или все-таки... Если сотни людей обратятся в пламя, то виновата будет только она. Со своими живыми ЦКОшками. Чертовыми приблудами нового квантового поколения.
– Женя, о чем ты думаешь уже полчаса?
Игорь опять стоял в дверном проходе, застегивая рубашку. Смотрел цепко, выискивал ответы.
– Я…., – растерялась она, не готовая к такому прямому вопросу и тем более к тому, чтобы озвучить мысли. – Нет, ничего, сейчас приду.
После короткой паузы, как молот по голове, ударила фраза:
– Я тебе не верю, моя девочка. Сейчас совсем не верю. Ты можешь вмешаться, сделать глупость и сломать всю игру.
Когда он ушел, силы остались только на слезы. На их бесконечный поток. Как такое могло с ней случится? Игорь оставил ее на диване на замыкающей щиколотку цепочке, словно животное. Сорвал с руки пленку коммутатора, отключил устройства даже с крупицами интеллекта, а уборщика-трудяшку предусмотрительно запер в дальней кладовке. Теперь помощи ей ждать неоткуда.
Что он вообще задумал? Что запланировали эти двое безумцев?
Глава 15. Москва-сити
Под ногами сквозь прозрачные квадраты перекрытия проскакивают разноцветные кары. Мелькают низкие крыши, и поднимаются тени небоскрёбов. Здесь движение свободнее, чем на втором уровне. Завитки змей монорельсы хорошо заметны с земли особенно, когда по ним пролетают сияющие на солнце вагоны Ласточек. Перемещаться на них Жене всегда нравилось. Но не сегодня.