Кто-то грубо толкнул его в плечо. Немец повернул голову. Кто это там ухмыляется из темноты, скалит зубы, крупные, как надгробия? Ах да, фон Штагель... Кудлатая рыжая борода придавала ему сходство с необузданным викингом. А рядом в полутьме прокуренного бара - мрачный Крепс. За их столиками все пили, смеялись, шумели; звуки доносились сразу со всех сторон, звенели стаканы, кто-то пьяно чертыхался, хор голосов тянул непристойную матросскую песню о дамочках, оставшихся на берегу.
- Эй, эй! - гаркнул Бруно, широкоплечий механик. - Даешь танцы!
Громовой хохот, звяканье тарелок, ножки стульев скрипят по полу. Официант поставил перед ним розовую гору свинины на ложе из картофеля и кислой капусты. Он жадно набросился на еду - завтра снова садиться на казенные харчи: яйца всмятку, чуть теплый кофе, черствый хлеб и сосиски, мгновенно плесневеющие в сыром воздухе.
- ...Так что я должен был подумать? - спрашивал фон Штагеля старший радист Ханлин. - А один старшина - помнишь, был такой надутый засранец Штиндлер? - вылез в борделе на балкон, выставил свое хозяйство и стоял-красовался перед берлинской публикой! Бог ты мой! Ну, патруль долго ждать не пришлось. И вот волокут его в машину, а у него из штанов хрен торчком! А мы-то все его святым считали! На U-172 матросики его так и прозвали: Святой Штиндлер. Боже, как же мы ошибались!
- И что дальше? - полюбопытствовал фон Штагель. - Получил он свое или нет?
- А кто его знает. Могу только сказать, что в судовой роли на новой лодке его не было.
Чуть дальше за столом моторист второго класса Люшке негромко переговаривался с Биттнером, кочегаром.
- ...опасные воды, - говорил моторист, - ...Атлантика - кипящий котел...
- ...теперь везде опасно, - отвечал Биттнер. - Это вопрос стратегии: кто хитрее, не кто сильнее.
Одна стена была задрапирована гладко, без единой морщинки, натянутым нацистским флагом. Стул под ним пустовал - командир лодки отсутствовал и как будто бы даже подчеркивал это свое отсутствие. Прочие офицеры беседовали, ели, пили, но не забывали поглядывать на дверь, выходившую на улицу.
- На прошлой неделе сволочи томми [так во время второй мировой войны немецкие солдаты называли англичан] едва не пустили ко дну лодку Эрнста, с полным ртом говорил Ханлин.
- Я что-то такое слыхал, - перебил его сосед Дрексель, молоденький необстрелянный новобранец. - Где-то у берегов Исландии...
- Эти сукины дети выскочили нам в лоб, - продолжал Ханлин. - Закидали бомбами все вокруг лодки и довольно сильно подпортили рубку, но ребятам удалось сделать срочное погружение...
- Везучие, черти, - пробурчал Крепс.
Бруно восхищенно любовался кельнершами; девушки - их было три сновали от стойки к столикам и обратно с большими подносами, уставленными пивными кружками. Две были высший класс - юные, белокурые, крепкотелые; про ту, что повыше, Руди порассказал ему немало интересного - а вот третья подкачала. Кривозубая уродина, отворотясь не наглядишься, а поди ж ты, самая общительная! Она охотно плюхалась на колени к клиентам, и ее голос тонул в общем грубом хоре.
- А вот в "Парадизе", - заметил Бруно, - девочки танцуют прямо на столах!
- Ишь распалился, кобелина! - не сдержался фон Штагель.
- Ну и что? Айда в "Парадиз"! Вы, болваны, думаете, горбатиться в машинном отделении большая радость? Хрен! Я хочу сперва всласть надышаться духами, а уж потом нюхать солярку с мочой. "Парадиз", а потом "Морской клуб". Сегодня мы хорошенько повеселимся.
- Я за! - заорал Дрексель.
- А, была не была! - Фон Штагель огляделся. - Шиллер, а ты?
Но тут в пивной установилась тишина: открылась входная дверь, и оттуда словно дохнуло холодом. Все звуки замерли, и стало слышно, как пыхтит в бухте буксир и где-то вдалеке тоскливо воет ревун. По твердым доскам пола решительно простучали башмаки: с улицы вошел Коррин, а с ним еще двое. Они остановились - Коррин чуть впереди, - и командир стремительно оглядел пивную, на миг заглянув в глаза каждому из своих людей.
- Хайль Гитлер! - отрывисто сказал он, щелкнув каблуками и вскидывая руку в нацистском приветствии.
Моряки вытянулись по стойке смирно и дружно ответили:
- Хайль Гитлер!
В светлых рыжеватых волосах Коррина пробивалась седина, лицо было жесткое, пронзительные, очень темные глаза смотрели повелительно и властно. Высокий - заметно выше шести футов, поджарый, атлетического сложения; на щеках - оставленные рапирой отметины, на верхней губе - едва видный шрам, из-за которого казалось, будто уголок рта Коррина изогнут в презрительной усмешке. Пилотка подводника, накинутый на плечи темно-коричневый плащ в каплях дождя, черные перчатки. Шиллер съежился под пристальным взглядом этого человека, чувствуя себя букашкой, которую изучают через окуляр микроскопа.
- Меня зовут Вильгельм Коррин, - спокойно и куда тише, чем ожидал Шиллер, объявил командир. - Итак, - он снова оглядел пивную, прищурив темные глаза, такие холодные, что по спинам моряков пробежала ледяная дрожь, - это и есть мой новый экипаж. Каждая новая команда все моложе, Герт... впрочем, они стареют быстро. - Помощник коротко улыбнулся тонкими губами, и командир вновь сосредоточил внимание на моряках.
- Да, - повторил он, - одни из вас, возможно, вернутся из похода стариками. Другие не вернутся вовсе. Кто-то станет героем. Но трусов среди вас не будет, не сомневайтесь. - Он на миг уставился в толпу, и кто-то нервно заерзал под его пристальным, изучающим взглядом. - Кое-кого из вас я уже знаю, кое-кому выпало служить под моей командой впервые. Мои требования очень просты: служить как должно моряку под германским флагом и неукоснительно выполнять мои приказы.
Фон Штагель поднес кружку к губам, но Коррин немедленно почувствовал это движение; он молча посмотрел на фон Штагеля, и тот поставил кружку на стол.
- Мы поплывем на самом совершенном из военных судов, когда-либо сходивших с германских стапелей, - продолжал Коррин. - И на то время, что я буду командовать этим судном, каждый из вас станет его составной частью. Вы будете дышать вместе с лодкой, валиться с ней с борта на борт, переворачиваться, ее вибрация проймет вас до самого нутра, и вы узнаете ее как любовник - свою возлюбленную.
Коррин взялся за спинку стула. Обтянутые черными перчатками пальцы были длинные и чуткие, как у хирурга.