И никто не слышал, как на верфи звенел под молотками металл.
15
Джонни Мейджорс потянулся, всей спиной чувствуя, как напрягаются и расслабляются мышцы. Он вылез из кровати и пошел через погруженную во мрак спальню в угол, к стулу, куда накануне второпях побросал свою одежду. Застегивая рубашку, он поглядел на постель, где, смутно видная в темноте, раскинулась нагая чернокожая женщина. Ее тело еще поблескивало от испарины после их страстных любовных объятий. Она негромко заметила:
– Еще рано. Тебе еще не пора.
– Без десяти восемь, – он натянул джинсы. – Старуха меня хватится. В один прекрасный день она нагрянет в «Лэндфолл», увидит, что меня там нет, и что тогда?
– Боишься? – насмешливо спросила негритянка, зная, что вопрос заденет его.
– Нет. Черт подери, нет. Но я парень с головой и не собираюсь играть с огнем.
Он застегнул ширинку и ремень.
– Кейл с Лэнгстри вернутся только завтра. Ты мог бы остаться до утра.
Он усмехнулся, блестя в темноте зубами.
– Ну ты и скажешь! Если твой муженек застукает нас утром… нет уж, спасибо. И моя старуха тоже не запрыгает от радости. Нет, детка, нужно все делать по-умному. Тебя на нас обоих хватит – и на меня, и на Кейла.
– Как сказать, – капризно заметила она и села, откинувшись на подушки. Тяжелые груди выскользнули из-под простыни.
Он подошел и сел на край кровати.
– Ну послушай. Твой муж и Лэнгстри не в последний раз уезжают. Черт подери, он сейчас и так почти не бывает дома. А значит… – Он провел по гладкой коже между грудями и хрипловато пробормотал: – Черт меня побери, до чего ж ты хороша, Нора.
– Останься, Джонни, я боюсь ночью одна.
Он нагнулся, лизнул сосок и снова почувствовал эрекцию, но время поджимало. Он провел с женой Кейла больше часа сегодня и два часа вчера – хорошенького понемножку. Но, черт возьми, что это была за женщина! Она знала тысячу самых разных способов водить красивыми мягкими бедрами, когда Джонни был в ней, она изматывала его, доводила до изнеможения, он сходил с ума от возбуждения. Но если бы, не приведи Господь, сукин сын Кейл обнаружил, как развлекается его женушка, это дорого бы им обошлось…
Нора хотела прижаться к нему, затеребила пряжку ремня, но Джонни поднялся и отошел.
– Нет, детка. Нет. Мне пора. – Он сунул ноги в ботинки. – В другой раз – а их еще будет много…
Она дразняще улыбнулась, и Джонни окинул ее оценивающим взглядом – жаркую, еще не остывшую после слияния их горячих тел. Он стоял у единственного окна спальни. В комнату сквозь сломанные красные жалюзи лился лунный свет. Когда он нагнулся, чтобы завязать шнурки, Нора заметила, как за окном мелькнуло что-то темное, и села в постели, вдруг захлебнувшись воздухом на вдохе.
– Ты что? – спросил Джонни, думая, что она опять играет с ним. – Эй, да что с тобой?
Нора сидела неподвижно, не зная, действительно ли видела что-то за окном. Неужели кто-то подсматривал за ними через жалюзи? Кто-то, кого ее муж приставил следить за ней? Она завернулась во влажную от пота простыню, как в саван. Может быть, это был даже сам Кейл? Вдруг ублюдок вернулся пораньше?
Джонни торопливо дошнуровал ботинки. Ему не терпелось уйти. Дом стоял примерно в миле от деревни, и Джонни предстояла долгая поездка на велосипеде по темной дороге. Выражение глаз Норы испугало его, и он спросил, почти серьезно:
– Эй, на что это ты уставилась? На каких-нибудь сраных джамби?
На жалюзи снаружи упала тень. Нора выставила вперед руку с раскрытой ладонью, словно отгоняя от себя что-то. Ее губы приоткрылись, она заскулила – тоненько и страшно.
Почувствовав чье-то присутствие за окном, Джонни Мейджорс круто обернулся, и в этот миг послышался резкий треск – деревянная входная дверь содрогнулась от сильного удара. Джонни вскрикнул от страха, лихорадочно соображая. Кейл вернулся… или кто-то из приятелей Кейла пришел разобраться с ним, Джонни, из-за бабы.
В спальню полетели обломки дерева и битое стекло. Кто-то лез в окно, и Джонни мельком заметил блеснувший в лунном свете разводной ключ. За окном толпились тени – две, три, четыре, пять; сливаясь в один бурлящий энергией сгусток тьмы, они рвали жалюзи, выламывали стекло. Нора завизжала и попятилась в дальний угол. Джонни услышал, как выбили дверь, и в отчаянье огляделся, ища какое-нибудь оружие. Он схватил стоявший у окна стул и ударил по теням – раз, другой, третий. На мгновение они отступили.
– Господи, – воскликнул он, тяжело дыша и загораживаясь стулом, как щитом, – Господи Иисусе, кто это там КТО ЭТО ТАМ?
И во внезапной тишине услышал.
Они дышали прерывисто, с трудом, словно не привыкли к воздуху и каждый его глоток жег их огнем. Джонни не слышал ни голосов, ни шороха движений – только дыхание людей, страдающих ужасным, мучительным недугом, и одно это заставило его подумать: я схожу с ума.
Одна тень подступила поближе, медленно потянулась к разбитому окну, ухватила одну из сломанных перекладин жалюзи и принялась отдирать ее.
Джонни окаменел; женщина в углу плакала – тоненько, горько, как ребенок. Освещенная лунным светом рука в окне казалась корявой, темной, костлявые пальцы напоминали звериные когти. Грязные длинные ногти царапали стекло, эти едва слышные звуки казались пойманной в ловушку паре оглушительными, непереносимыми, а влажный карибский ветер кружил по комнате запах тлена, и смрад облеплял их дымными складками, словно древняя плесень или слизь, извергнутая из чрева моря.
В следующий миг в комнату, выбив последнее стекло, метнулась призрачная фигура. К Джонни потянулись черные птичьи когти. Нора издала крик ужаса: о Боже почему это был не Кейл не Кейл НЕ КЕЙЛ…
Джонни замахнулся стулом и ударил им вонючую тварь, которая сползала с подоконника; стул угодил во что-то твердое, как кость, но не остановил призрак. Молодой человек слишком поздно понял, что остальные ворвались через дверь и были теперь у него за спиной. Что-то обхватило его сзади за горло – рука, холодная, костяная. Другая рука вцепилась ему в волосы. Из горла Норы вырвался истошный крик и затих, перейдя в безумный, бессмысленный младенческий лепет. Отчаянно отбиваясь руками и ногами, Джонни попытался вырваться, но твари сгрудились вокруг него, наступали, их страшные руки обжигали ледяным холодом его лицо, шею, плечи.
Он ударил одну из них согнутым локтем, и почувствовал над самым ухом свистящее зловонное дыхание; страшная сила подхватила Джонни и швырнула на стену. Он врезался в стену головой и беспомощно съехал на пол, чувствуя жгучую боль в сломанном плече. Сердце у Джонни колотилось как сумасшедшее. Охваченный паникой, он развернулся, чтобы встретить приближающиеся тени лицом к лицу. Обезумевшая от страха женщина по-пластунски ползла к шкафу. Джонни
– из его сломанного носа капала кровь – полулежал, опираясь о стену, и смотрел, как твари подбираются к нему.
Тьма скрывала их, но он видел их глаза, красные, крошечные, горевшие ненавистью в иссохших глазницах, немигающие и пронзительные, в дыхании призраков ему слышалось пыхтение мехов, раздувающих адское пламя в Преисподней – и Джонни Мейджорс воздел руки в страхе и мольбе. Он понял: настал его смертный час.
– Прошу вас, – взмолился он и за оглушительным стуком своего сердца не услышал собственного голоса. – Прошу вас, не убивайте меняа– а-а-а-а…
Один из призраков ухмыльнулся; лунный свет блеснул на гнилых, сломанных зубах, истлевшие губы облизнул черный язык.
– Пощадите, прошу вас… – прошептал Джонни Мейджорс.
К его лицу придвинулись две скрюченные руки, ногти глубоко, до крови впились в тело. Медленно, очень медленно лицо Джонни, кричавшего от ледяной боли, стали разрывать на части. Взмах костлявой руки – и сорванный с его лица нос разлетелся клочками окровавленной плоти, цепкие сильные пальцы сдавили шею – и твердые ногти вонзились в горло, задушили крик, проткнули яремную вену, выпустив на волю темно-алую реку. Парализованный Джонни Мейджорс с незрячими, остекленелыми от шока глазами лежал под забрызганной кровью стеной; его нервы пылали в огне последней мучительной боли, но отключившийся мозг был не в состоянии реагировать. Рука, лежавшая на горле Джонни, принялась сдирать плоть, точно шелуху, обнажая сосуды и голосовые связки. Почуяв запах теплой крови, призраки зашевелились, подошли. Один, с красными глазами-омутами, нагнулся над Джонни. Алчно скрюченные пальцы в мгновение ока сорвали часть щеки, висевшую на лоскутьях кожи. Трехпалая рука с торчащими сквозь кожу суставами потыкала в глаз, подковырнула его и вырвала из глазницы, словно дрожащую виноградину из грозди.