— Иди на кухню, неисправимый лгун! — прозвучал все тот же голос. — В наказание тебе придется выпить два кувшина воды. И я обещаю тебе, что эта вода не превратится в вино из Аликанте.
— Два кувшина воды! — простонал толстяк Педро. — Ах, падре, сжальтесь надо мной! Я слышал, что колдуньи прошлой ночью отравили все колодцы с водой в нашей округе!
— Давай, давай, быстрее! Или тебе придется выпить три кувшина!
Педро тяжело вздохнул и со стонами отправился на кухню.
Едва он вышел из комнаты, как священник, разговаривавший с ним, весело рассмеялся. Это был падре Хуан.
Несколько лет тому назад, в Фонтараби появилась странная пара, спустившаяся в город с холмов.
Хуртадо, весьма эрудированный человек, преклоняющийся перед Сервантесом, первым заметил их. Он не смог удержаться, чтобы не воскликнуть:
— Смотрите, кто пришел к нам! Дон Кихот и его слуга Санчо Панса!
Впрочем, чужаки передвигались пешком, и на них не было панциря; они не были вооружены мечами и копьями. Но один из них был высоким и тощим, а второй — маленьким и толстым, как бочка.
На высоком был серый плащ странствующих монахов. На груди у него сверкал большой медный крест. Следы суровых испытаний читались на его лице, потемневшем на солнце, но его черные как смоль глаза светились живым огнем; строгие и благородные черты лица сразу вызывали к нему уважение.
Второй, вероятно его слуга, был одет в английские штаны и поношенную красную гусарскую куртку; на голове у него был надет забавный ночной колпак синего цвета; этот клоунский наряд резко контрастировал со строгой одеждой хозяина.
Когда к ним подошли рыбаки, маленький толстяк закричал пронзительным голосом:
— Отойдите в сторону! Дайте пройти преподобному отцу Хуану!
Повелительным жестом монах заставил его замолчать. Потом он обратился к любопытным:
— Друзья, кто может указать мне особняк маркизы де Вилла и Агийяр?
К нему сразу же подошло несколько мальчишек, не только захотевших указать дорогу незнакомцу, но и быть гидом по городу для святого человека. Один из них решил предупредить падре Хуана:
— Вам не стоит идти туда, падре, потому что маркиза не живет в доме уже лет пятьдесят. Она оставила вместо себя странного старика, такого же старого, как эта улица, и очень злого. Вы не сможете получить от него даже гнилой апельсин!
Монах улыбнулся:
— Я не собираюсь ничего просить у него. Но ты можешь рассказать мне об этом человеке, если тебе что-нибудь известно.
— Конечно, я могу рассказать о нем, — ответил мальчуган. — Говорят, что когда-то последняя маркиза подарила свой дом этому сеньору, которого зовут Карпио. С тех пор, то есть несколько десятков лет, он ведет себя, как хозяин дома. Но, падре, это всего лишь гнусный скряга, ругающийся, словно дюжина заядлых еретиков. Кроме того, он плохо обращается с людьми, как только у него появляется такая возможность. Поэтому его прозвали Эль Зурьяго[1].
— Вот как! — воскликнул монах. — «Хлыст»! Какое нехорошее прозвище для христианина!
— Эта кличка имеет смысл, падре! Он просто обожает избивать людей до крови хлыстом. Но так как он считается доверенным лицом старой маркизы, никто не осмеливается протестовать.
Монаха отвели к особняку на улице Единственного Фонаря. Падре пришлось долго колотить молотком в массивную дверь, пока ее не открыли. После этого случилось чудо: ему позволили войти вместе с толстяком.
Потом случилось нечто еще более странное, что жители Фонтараби так никогда и не поняли, но о чем еще долго судачили.
В этот же день злобный старик Карпио и двое его слуг покинули особняк благородной семьи и исчезли за холмами. После этого падре Хуан и его слуга Педро Альварец обосновались в опустевшем здании.
Нужно сказать, что падре жил очень уединенно.
У него появилась привычка проводить по нескольку часов подряд в соборе, одном из немногих зданий в Фонтараби, ничего не утративших из своего былого великолепия.
У падре сложились добрососедские отношения с бедным рыбацким населением, и он часто помогал нуждающимся. В то же время он крайне жестко реагировал на жулье и подонков. Как ни странно, он мало интересовался оставшимися в городе патрициями, которых местное население продолжало считать «великими мира сего».
Конечно, у жителей этого старинного городка имелись свои недостатки, но у них было и немало достоинств. Одно из них следует считать весьма существенным: они не страдали излишним любопытством.