Осенняя роза
Не знаю, что за груз находился на борту «Фульмара» для раджи Джокьякарты, но, поскольку ему пришлось проделать труднейшее путешествие через весь Индийский океан, пробираясь среди множества опаснейших рифов, это должно было быть нечто исключительно важное.
Но этот груз не имеет отношения к истории, которую я хочу рассказать вам, и мне просто нужно объяснить, почему «Фульмар» бросил якорь в месте, которого стараются избегать как уважающие себя шхуны, так и те, что давно перестали себя уважать. Неподалеку от этого места находилась деревня, выглядевшая обычно со своими бунгало и просторными верандами.
Оказавшись в деревне, мы с удовольствием обнаружили отель, хозяином которого был весьма любезный китаец, угостивший нас настоящим шотландским виски.
Когда я говорю «нас», я имею в виду Шольса, старшего помощника капитана, рулевого Джона (вашего покорного слугу) и Уинча, боцмана. Арнольд, капитан, разрешил сойти на берег из всей команды только нам троим.
Пока мы сидели в баре, выпивая и дымя сигаретами, в помещение вошел яванец и предложил нам великолепный букет цветов.
К нему тут же кинулся бармен, выхватил у него из рук букет и выгнал, разругав на все корки. Туземец удалился, не протестуя.
— Шампсакас, — произнес китаец, указывая на большие цветы. — Они совершенно безвредны, тогда как этот цветок…
И он коснулся пальцем цветка, похожего на полураспустившуюся розу.
— Это осенняя роза, Сундал Малам, что означает на местном языке «опасная ночная красавица».
— Она хорошо пахнет, — сказал Шольс.
— Но тот, кто оставит ее в своей комнате на ночь, будет видеть сплошные кошмары и сойдет с ума, — сообщил с серьезным видом китаец.
— Тогда ее просто нужно выбросить, — пожал плечами Шольс. — Я редко вижу сны, и когда такое случается, то обычно вижу своего деда, у которого вошло в привычку лупить меня своим кожаным ремнем вместе с пряжкой. Я уверен, что оставь я эту дрянь с своей каюте, то увижу во сне старика, вооруженного не только ремнем с пряжкой, но и сьямбоком[27]. Так что выбрасывайте ее.
Китаец подчинился и выбросил букет за перила веранды.
Опрокинув еще по парочке стаканов, мы рассчитались и ушли.
Мы проделали значительную часть обратного пути, когда Уинч вспомнил, что забыл свой кисет на столике в отеле. Он тут же побежал за ним и присоединился к нам, когда мы уже подошли к берегу, у которого нас ожидал «Фульмар».
На следующее утро нас очень рано разбудили дикие вопли — похожие звуки испускают разъяренные морские коровы. Мы увидели Арнольда в шортах и без рубашки, держащегося за трубу воздуховода и кричавшего, что в его каюте находится тигр, хотя их там могло быть два или даже три.
Мы не смогли убедить его, что это был просто кошмар, потому что он угрожал размозжить нам головы с помощью куска рангоута.
Если бы он был простым матросом, разговор у нас с ним был бы коротким, но он был капитаном… Вы понимаете?
Мне удалось все же уговорить его вернуться в каюту, где мне пришлось изобразить тщательную проверку.
Днем к Арнольду вернулась его обычная рассудительность, и он чувствовал себя как обычно. Он даже не вспоминал, что случилось с ним рано утром.
На следующее утро, когда на небе еще не появилась утренняя звезда, снова раздались крики, поднявшие на ноги всю команду.
В свете луны мы увидели Арнольда, метавшегося с безумным видом. Он орал, что его каюта наполнена чудовищами. Он был уверен, что стал жертвой колдовства, и искал колдуна, чтобы свернуть ему шею.
Потом все успокоилось, и этот день прошел так же спокойно, как и предыдущий, хотя вид у капитана был не слишком доброжелательный; судя по всему, он хорошо помнил все, что случилось с ним ночью.
После обеда он пригласил меня к себе в каюту.
— Джонни, — сказал он, — я принял решение. Уинч займет ваше место за штурвалом, а вы будете выполнять его функции, то есть станете боцманом.
— Почему? — вскричал я, возмущенный этой несправедливостью. — Ведь Уинч даже не является офицером…
— Как я решил, так и будет, — оборвал меня капитан. — А теперь топай отсюда…
Я был обижен настолько, что спрыгнул в ялик и отправился на берег, чтобы утопить мое горе в виски нашего нового знакомого китайца.
Через два часа я вернулся на судно в гораздо лучшем настроении по сравнению с тем, с которым я покинул судно.
На следующую ночь с воплями на палубу выскочил не Арнольд, а Уинч.
— Через мою каюту прошел скорый поезд! — орал он. — Он едва не раздавил меня!
Короче, Уинчу пришлось признаться, что он спрятал осеннюю розу в каюте капитана, обеспечив ему несколько ночей кошмаров. Потом он пообещал капитану прекратить кошмарные сны при условии, что он назначит его первым рулевым. Но этот молодчина китаец передал мне несколько этих чертовых роз, которые я, в свою очередь, спрятал в каюте Уинча.
Арнольд отблагодарил Уинча самой жуткой трепкой, которую мне только приходилось видеть, и боцман был переведен на должность простого матроса.
Таким образом был восстановлен порядок на борту нашего старого «Фульмара».
Кусака
Хлоп! Хлоп!
Эти звуки не походили на выстрелы; скорее, они прозвучали сухим коротким тявканьем, повторившимся дважды. Две крупных черноголовых чайки упали, одна за другой, в море и остались покачиваться на волнах с широко раскинутыми крыльями.
Рапси, главный помощник капитана, ласково погладил свой ремингтон, словно благодаря его за два удачных выстрела.
Я не одобряю подобное убийство. Эти черноголовые чайки — великолепные птицы, отличные летуны, и за ними так приятно наблюдать, когда они описывают плавные круги в невероятно синем небе Антильских островов.
Дело в том, что Рапси поклялся, что не оставит в небе Карибского моря ни одной чайки этого вида, так как он должен отомстить им.
Он мстит им за кусаку, и история заслуживает того, чтобы быть рассказанной.
Примерно где-то между Кюрасао и Бонэром тонкие нитевидные черви сделали нашу питьевую воду непригодной для употребления, и нам нужно было запастись свежей водой.
Мы с Рапси высадились на небольшой безлюдный островок, где надеялись найти чистую воду.
Мы наполнили бочки и уже собирались возвращаться на наш китобоец, когда Рапси воскликнул от удивления, указав мне пальцем на странное создание, ковылявшее неподалеку от нас по пляжу.
— Провалиться мне на этом месте, если это не краб-тигр! — провозгласил он.
Он был прав, это была одна из редчайших разновидностей крабов в оранжевом панцире с правильными темными полосками. За него охотно платят хорошие деньги, если его удается доставить живым в Соединенные Штаты.
— Десять долларов, — сказал я. — Если повезет, пятнадцать.
— Не имеет значения для меня, я не собираюсь его продавать. К тому же он стоит гораздо больше, если его использовать со смыслом!
У краба были чудовищные клешни, но Рапси так ловко схватил его, что крабу не удалось ими воспользоваться.
Когда мы вернулись на судно, Рапси выпустил его погулять. Краб осторожно бродил по палубе, словно исследуя свое новое место обитания.
Должен признаться, что на нашей старой калоше уже давно поселились большие голубые крысы, причинявшие массу неприятностей.
В этот момент одна из них грелась на солнце у основания лебедки.
Мы увидели, как краб осторожно скользнул между витками троса и внезапно молнией кинулся на грызуна.
Через пару секунд голова крысы взлетела в воздух, а хвост и части ее тела разлетелись во все стороны.
— Браво, крысобой! — крикнул Арнольд, наш капитан. — Двойную порцию рома… Впрочем, всего, что он пожелает!
Разумеется, краб-тигр отвернулся от рома, но с удовольствием расправился с куском говядины, показав при этом манеры настоящего джентльмена за столом.
— Готов поставить галлон рома против понюшки табака, что через неделю на судне не останется ни одной крысы! — заявил Рапси.