Я обычно становился на вахту с полночи до четырех утра, поэтому, как только пробило двенадцать часов, я оказался на мостике. Стояла чудная ночь с полной луной. «Фульмара» плавно покачивали длинные волны, в то время как машина и винт работали безукоризненно, радуя душу главного механика.
Что мне следовало посчитать предупреждением? И откуда оно пришло — из моего подсознания или меня предупредил мой ангел-хранитель? Я не знаю. Может быть, и то и другое…
Как бы там ни было, но я резко обернулся и увидел большого красного зверя, скользнувшего вдоль надстройки и устремившегося ко мне.
Господи! До чего же отвратительное существо! Гибкое, размером с жеребенка, с дьявольской мордой, извивавшееся, словно ящерица.
Я не сомневался, что животное собиралось броситься на меня, и поэтому, не дожидаясь продолжения, выпалил в него два раза из моего деррингера.
Зверь испустил жуткий вопль, похожий не на рев раненого животного, а, скорее, на крик смертельно раненного человека.
В воздухе не успел затихнуть грохот выстрелов, как это существо исчезло.
На палубу выскочил Рапси.
— Вы попали в него? — крикнул он.
— Мне показалось, что я стрелял в нечто туманное, — растерянно ответил я, показав Рапси место, где, как мне показалось, находился зверь.
— В этом случае здесь оказались бы следы от пуль. Но их нет.
— И что это значит?
— Что вы всадили две пули точно в брюхо чудовищу. Пойдем, опрокинем по стаканчику. Вам нужно выпить, а потом я должен многое рассказать вам.
— Я ничего не понимаю в спиритизме, — начал Рапси, — но я слышал, что некоторые медиумы выделяют вещество, способное принять любую форму, даже человека, и что созданное таким образом существо будет чувствовать все, что чувствует сам медиум… Вы улавливаете, к чему я это говорю?
— Ну… в общем, не очень…
— Дело в том, что если вы нанесете укол созданной медиумом фантоматической форме, то он сам тоже почувствует укол.
— Хорошо, теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Кстати, у меня есть кое-какие соображения в связи с этим. Но теперь вы объясните, как все это связано с этим большим красным зверем?
— Связь существует, дружище, и при этом самая непосредственная. Можно даже сказать, зловещая. «Рожи, посыпанные перцем», что мы наняли в Коломбо, утверждают, что этот копт был гуру, то есть он принадлежал к секте колдунов, обладающих способностью материализовать свою злобу, особенно в момент, когда им грозит смерть. Эта злоба проявляется в виде какого-нибудь мерзкого существа, старающегося причинить максимальный ущерб субъекту, на которого была направлена злоба.
— Это значит, что животное-призрак…
— Могло быть «проекцией» гуру, как говорят инициированные. Или, короче говоря, его злобой, направленной на вас.
Рапси покачал головой и сделал большой глоток рома. Потом он продолжил:
— В это время копт, вероятно, скончался в Сингапуре в больнице для моряков. Интересно, что подумают врачи, когда обнаружит две пули калибра 9 миллиметров в теле больного, страдавшего от неизвестно какой болезни!
Музыкант-безбилетник
Незаконный пассажир — это безбилетник, незаметно пробирающийся на судно в надежде спрятаться на нем и путешествовать за казенные деньги.
Чаще всего он выходит из укрытия через два или три дня и сдается команде судна.
Разумеется, его оставляют на судне, поскольку оно давно находится в открытом море, но он должен отрабатывать свое питание. Естественно, не получая ничего за свой труд! Бывает и так, что капитан нанимает бедолагу за небольшие деньги, если тот хорошо ведет себя.
На первом же заходе в порт его сдают портовым властям, это закон. Иногда ему разрешают остаться на судне до конца плавания под полную ответственность капитана. Как бы там ни было, он никогда не избегает знакомства с морскими властями.
«Фульмар» вышел из Гамбурга с пустыми трюмами и должен был заправиться углем в Саутгемптоне, где его также ждал небольшой груз для Галифакса.
Мы только что оставили за кормой архипелаг Силли, когда незаконный пассажир появился на палубе. Это был маленький человечек лет сорока, умиравший от голода и жажды.
Арнольд, наш капитан, подождал, пока он утолит терзавший его волчий голод, а потом взялся за допрос:
— Вы англичанин?
Человечек замотал головой:
— Нет, немец. Но я немного говорю по-английски.
— Как вас зовут?
Тайный пассажир немного поколебался, перед тем как ответить:
— Кайзер.
— Кайзер! Я знаю по меньшей мере два с половиной десятка немцев с такой фамилией, начиная с вашего собственного кайзера, хотя меня никогда ему не представляли, — с иронией произнес Арнольд.
— Мое имя Фриц.
— Это немного рассеивает мрак вашего случая, — продолжил иронизировать Арнольд. — У вас есть документы?
— Я из выбросил, капитан. Точнее, сжег.
— Вы проникли на борт в Саутгемптоне?
— Нет, в Гамбурге.
— И почему вы решили расстаться с Германией?
— Мне грозили три месяца тюрьмы… За драку.
— Но вы не выглядите драчуном, — рассмеялся капитан. — Кроме того, чтобы пробираться тайком на суда, что вы еще можете делать?
— Ну… Все и ничего, капитан…
— Замечательно! Нам как раз нужен специалист в этой области, — в очередной раз пошутил Арнольд. — Какая у вас специальность?
— Я работал посыльным. Сначала у сапожника, потом у кондитера.
— Прекрасно! Мы можем использовать вас посыльным для связи носа с кормой. Но эта работа скоро покажется вам слишком однообразной. Ладно, не расстраивайтесь, мы найдем для вас что-нибудь подходящее.
Капитан Арнольд был хорошим человеком. Говорят, что он начинал свою морскую карьеру как раз безбилетным пассажиром…
Однажды, когда Фриц занимался ремонтом такелажа, он услышал странные звуки и бросился посмотреть, в чем дело.
Он застал Роббинса, извлекавшего душераздирающие звуки из новенького, купленного в кредит аккордеона.
— Вы позволите? — робко сказал он и взял инструмент из рук Роббинса.
Через минуту вся команда, побросавшая любые занятия, за исключением наиболее срочных дел, включая капитана и офицеров, собралась вокруг Фрица.
Аккордеонист исполнил «Прекрасный голубой Дунай» и «Польку конькобежцев», потом вальс и, наконец, какой-то марш.
С тех пор Кайзер стал важным человеком на борту.
Роббинс взял его под свое покровительство. Надо сказать, что он был нашим лучшим матросом и великолепным рулевым, в связи с чем имел право голоса.
Кайзер стал получать в необходимом ему количестве ром, табак и пудинг. В порядке компенсации он стал давать уроки игры на аккордеоне Роббинсу, быстро начавшему делать заметные успехи.
— Вместо того чтобы быть на побегушках, вы вполне могли стать бродячим музыкантом, — сказал ему однажды Арнольд.
— По праздникам, а нередко и по воскресеньям, я играл в небольших ресторанах за городской чертой. Должен сознаться, что зарабатывал я весьма прилично.
— Так почему вы не остались в Германии? Три месяца каталажки — это совсем не страшно, какого черта вы испугались?
Фриц смутился:
— Если честно, то это были шесть месяцев, капитан.
Этим же вечером он, воспылав доверием, признался мне, что в действительности он схлопотал целых два года. Но попросил ни в коем случае не передавать эти сведения капитану.
— Я тогда рискую лишиться его дружеского отношения ко мне, — сказал он.
Наконец мы пришли в Галифакс.
Весь первый день, как всегда бывает в порту, мы крутились, как белки в колесе.
На следующий день меня вызвал Арнольд.
— Приведите ко мне Кайзера, — сказал он. — Мне очень жаль, но я должен передать беднягу портовым властям. Увы, таков закон. Я ничего не могу изменить.
Сколько я ни блуждал по всем закоулкам нашего судна, я так и не смог найти Кайзера.
Тогда капитан вызвал Роббинса.
— Слушай, Робб, я скорее готов превратиться в трюмную крысу, чем поверить, что ты не помог Фрицу незаметно смыться с «Фульмара», — сказал он строгим голосом.